Вертоград
Шрифт:
– Нам повезло, что ее дело так быстро рассмотрели в суде, – говорит защитник Полевой. – С вами приятно работать, Николай Ильич, а вот про клиентку так не скажу. Если не секрет, кем вам приходится мадам?
– Мы с ней в фазе друзей детства, – отвечает тот.
Тем временем к двери приходит Александрова и кричит:
– Не пора ли к столу? Пора резать тортик.
Неробов кладет трубку:
– А ты молодец, ловко все с судьей провернула. Настоящий переговорщик. Не только человека спасла, но еще и с пользой для следствия поработала. Теперь эта Полевая… короче,
– Хорошо, я передам маме.
А мама у нас кто? А мама у нас судья.
Потом и Гришина подключается:
– Сколько можно работать?! Некогда чай попить.
Неробов расцветает от женского внимания. Теперь бы с Викторией разобраться. Что-то адвокат не весел: одну угрозу отвёл, но пользы пока не принёс. Неужели в Вике дело? Она всегда была с придурью, что-то на сей раз выкинула? Хоть в охранники к ней иди. Прямо сейчас надо и ехать.
И похвалив угощение, Неробов срывается в Юрьевец.
Полевая проживала в частном доме, соседствующим с музеем двором, где была разбита клумба с подснежниками и пролесками. Место для них было выбрано очень удачно: крохотные луковички давали побеги под лучами солнца, а соседние постройки защищали их от холодного ветра с реки. Половина местных жителей ходили в музей, чтобы посмотреть, не зацвели ли там подснежники и не запоздает ли весна.
Прием посетителей для Виктории ограничили решением суда, вот и он не входит в число лиц, которые имеют к ней доступ.
Неробов молчит и покусывает ус. Он не следователь, не дознаватель и не относится к контролирующим органам. Он не может позвонить поскольку она может использовать телефонную связь лишь для вызова аварийно-спасательных служб в чрезвычайных ситуациях, для вызова скорой помощи, для общения со следователем, судом и контролирующим органом.
Когда открывается дверь, он не может не переступить порог.
– Я привез продукты.
Вызов доставщика ей разрешен, но на улице о многом не поговоришь. В отношении ее квартиры применяется аудиовизуальный, электронный и иных технических средств контроль, однако Виктории на это плевать. Она сразу пускается выяснять отношения.
– Ты ведешь себя так, Коля, словно я провинилась перед тобой. В чем? Или для следователей вообще безвинных людей не бывает? Тогда я рискую никогда перед тобой не оправдаться.
– А ты попытайся помочь следствию. Не всё же мне на себе тянуть, надо и тебе оказать содействие.
И тут она срывается. Слишком часто она слышит призывы о помощи, вот и не выдерживает.
– А я кто, чтоб тебе помогать, агент под прикрытием? Я работник культуры, а телефонные мошенничества – это ваш профиль. Люди из-за вас страдают.
– Чего там про икону, Вик? – пора направить разговор в мирное русло.
– Там много чего было, золотая и серебряная утварь, церковное шитье, резьба по дереву. Короче, знали, за что меня дергать. Я сначала отказалась. Раз такая ценная коллекция, пусть спецов из центра вызывают, предложила им одного московского эксперта. Нет, говорят, нам для предварительной оценки и дальше бла-бла-бла. Дала им себя заболтать, согласилась, приехала. Я вообще-то рисковая.
– Это
И тут Вика начинает ржать:
– В смысле?
– Он что, подбивал к тебе клинья? Не томи, выкладывай!
– Почему-то никто не верит.
– А ты всем рассказываешь?
– А что, стоит рассказать? Как мы с ним встречались в гостинице и проводили время? А что это запрещено законом?
– И как часто вы это проделывали… встречались?
– Дважды в неделю.
– Тогда Дубровин оформил бы номер на себя, и эту бронь я найду. Не сомневайся. На тебя должен быть пропуск, и я это проверю в гостинице. И по камерам тоже прослежу ваш приход и уход. И если ты врешь…
– Да ты чего, Коля, шуток не понимаешь?
– А если без шуток?
– Я и сама удивилась, когда меня вызвали в гостиницу. Объяснили, что место выбрано из соображения безопасности. Внизу охрана, проход по пропускам. А будет Дубровин, не ожидала. Он тут какого черта? Ты мне про него рассказывал, осёл с копытами, к культуре не имеет никакого отношения. Это надо было постараться, чтобы нас свести.
– Ты приехала. Что дальше?
– Он явился в мундире, мы стали беседовать, всё, как ты говорил, осел ослом, только копыта итальянские. Человек, что должен икону принести, запаздывал, и меня отправили в спальню. Никакой коллекцией нет. В номере вообще никого, кроме меня и Дубровина. Ждем полчаса. Потом дверь открывается, входит человек в черной маске-балаклаве и начинает палить в Дубровина: раз-раз! Я под стол залезла, но он меня не тронул. Потом он ушел. Я вылезла. Кругом кровь, и все желтое от солнца.
– Стрелять в тебя ему было незачем, ему подозреваемая требовалась. Или я ему нужен, чтобы через тебя на меня надавить. Скоро узнаем. Ладно, а пистолет он с собой забрал?
– На полу не видела, может, в коридоре выбросил.
Вика в деталях рассказала, как ее возили на место происшествия, чтобы она показала, как все было, но там к ней особо не прислушивались. Провели мероприятие для галочки.
– Ты давай поактивней работай, Коля, а то мне репутацию загубишь. Я ценный специалист, поэтому меня пока не увольняют. Во второй раз я на такое место не устроюсь. И насчет мошенников меры прими.
В этом она права. Мошенники совсем распоясались в городе, и надо что-то с этим делать, пока они тут всех не поубивали.
Весь следующий день Неробов ведет прием по личным вопросам, в большинстве граждане жалуются на кражи и телефонных хулиганов. Жула, назначенный Маковцевым ио помощника руководитель следственного отдела, от этой работы уклоняется.
В ходе опроса складывается невеселая картина. Преступным путем выманены от 50 тысяч до двух миллионов, последнюю сумму у старушки забирают молодые люди под видом работников банка, чтобы положить её на секретный счет. Они не попались на глаза соседям, так что и свидетелей не нашлось. Расписки молодые люди не оставили. Выдача денег прошла добровольно. Теперь старуха тихо сходила с ума и выла. Хорошо, что секретарша пришла на помощь и утащила посетительницу к себе пить чай.