Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Одну партию, — сказал Ванюша.
Лиду охватила паника.
— Подождите! — крикнула она молодым людям, шагнула назад в бильярдную и захлопнула за собой дверь. Тут же полезла под бильярд. Револьвер, тяжелый, черный, блестящий, спокойно дожидался Лиду. Она схватила его, вылезла, держа за рукоять, — а куда теперь его спрятать?
Дверь осторожно приоткрылась. Заглянул Ванюша.
— Что-нибудь случилось? Надо помочь?
Лидочка стояла, заложив руки с револьвером за спину.
— Я же попросила подождать, — сказала она. — У меня разорвался чулок.
Ванюшин взгляд метнулся вниз — к чулкам.
— Ваня! — прикрикнула на него Лидочка. — Закройте дверь!
Дверь закрылась. Оставить револьвер здесь? Спрятать под диван? Чтобы через десять минут пришла какая-нибудь рыжая горничная? Нет, надо его вынести! Лидочка решительно расстегнула пуговки блузки и сунула револьвер себе под мышку. Прижала локтем — и решительно пошла к двери.
Ванюша и его друг ждали. По их взглядам Лидочка поняла, что забыла застегнуть блузку.
— Идите играйте, — приказала Лидочка молодым людям. Те послушно направились к дверям бильярдной, не смея оглянуться, хотя по спинам было видно, как им хочется это сделать.
А Лидочка побежала к Александрийскому, боясь больше всего, что револьвер такой тяжелый и скользкий, сейчас он выстрелит, сбежится народ, и ее арестуют за стрельбу из револьвера в уполномоченного ОГПУ, что без сомнения и совершенно справедливо будет приравнено к террору.
Однако револьвер вел себя этично, он так и не выстрелил до самой комнаты Александрийского.
Александрийский же, истерзанный нетерпением, встретил Лиду не в своей комнате, а в коридоре, где сидел, накрыв острые колени пледом, в кресле, поставленном на месте погибшей китайской вазы. Клетчатая кепка нависла над его тонким горбатым носом, и оттого профессор был похож на постаревшего Шерлока Холмса, о чем он и сам подозревал, иначе зачем ему было сосать черный карандаш, словно курительную трубку.
— Ватсон! — воскликнул он скрипучим голосом, увидев семенящую по коридору Лидочку. — Что с вами? Кто вас терзал?
Лидочка потянулась застегнуть блузку, но револьвер угрожающе соскользнул вниз, и Лидочке пришлось бесстыже сунуть правую руку за пазуху и вытащить пистолет. Рука ее дрожала не так от страха, как от неловкости ситуации, а профессор закрылся ладонью от направленного на него ствола и воскликнул:
— Господи, еще этого не хватало!
— Простите, — вымолвила наконец Лидочка. — Я не хотела.
— Если не хотела, то не цельтесь в меня! Обычно в меня целятся те, кто хочет попасть.
Лида сделала шаг вперед, уронила револьвер на колени Александрийскому, с облегчением отошла назад и стала застегивать пуговки на блузке.
Александрийский взялся было за револьвер, хотел поднять, но вместо этого совершил странное и сложное движение ногами, задрал край пледа, сунул револьвер туда и придал острому морщинистому лицу игриво-идиотский вид старого сатира.
— Как вам гулялось, мадемуазель? — спросил он.
Лидочка глядела на эту процедуру обалдевшим взором, но тут ее ласково тронули за талию, и мужской голос произнес:
— Простите.
Оказывается, сзади приблизился престарелый астроном Глазенап. Он покачал сиреневым венчиком кудрей, окружавшим смуглую лысину, и сказал:
— Павел, я могу дать голову на отсечение, что знаю твою тайну.
— Тайну?
— Я знаю, что ты спрятал под плед, когда меня увидел.
— Что? — Вопрос дался Александрийскому с трудом.
— Я не могу сказать этого при девушке, — рассмеялся Глазенап, обернулся и с удивлением уперся выцветшими глазами, утонувшими в черепашьей коже глазками, в ее почти обнаженную грудь. — Нет, не могу, — повторил он и засеменил дальше к лестнице. Остановился, не дойдя трех шагов до лестницы, и зашелся в хохоте.
— Опасно! — закричал он. — Опасно так стоять перед Павлом Александрийским, милая девушка! У него там под пледом… там, там — вы не поверите — револьвер!
Лидочка даже ахнула. Пронзительный голос Глазенапа разносился по всему дому.
— Что ты несешь! — крикнул Александрийский.
— Я в переносном смысле, — захохотал Глазенап и, согнувшись от хохота, стал подниматься по лестнице. — Я в переносном смысле, чтобы не испугать девушку. Ах ты, старый греховодник!
— Так меня пугать нельзя, — сказал Александрийский. — Я умру раньше, чем собирался… — Он прикрыл глаза и медленно дышал, Лидочка поглядела в окно. День, хоть и приблизился к половине, был таким же серым и полутемным. Лидочка представила себе, какой толщины тучи нависли над Москвой, — может, уже никогда не будет солнца?
— Я должен признаться, — сказал Александрийский тихо, — что я ждал вас с докладом о происходящих событиях. Но не в таком виде.
Он хрипло засмеялся.
— У меня важные новости, — сказала Лидочка.
— Подозреваю. И очень заинтригован. Давайте заглянем ко мне в комнату, с меня хватит одного Глазенапа.
Профессор медленно поднялся, Лидочка помогла ему.
— Такая погода на меня плохо действует, — сказал он, словно прося прощения за немощь. — Раньше я не подозревал, что погода может на меня влиять. Погода была сама по себе, а я сам по себе.
В комнате Александрийский попросил Лидочку закрыть дверь на щеколду, потом прошел с револьвером в руках к горящей настольной лампе и, надев очки, начал разглядывать оружие.
— Это револьвер Алмазова, — сказала Лидочка. — Я думаю, что это его револьвер.
— Я и без вас знаю. Глядите.
Лидочка подошла к профессору и заглянула через плечо. Сбоку к револьверу была приделана серебряная табличка с гравированной надписью: «Отважному борцу за чистоту Революции Я. Алмазову — Ф. Дзержинский, 12.12.1922 г.».
— Зачем вы отняли у чекиста именное оружие? — спросил Александрийский.
— Это Альбина, — сказала Лидочка.
— Тогда садись и рассказывай.
Пока Лидочка рассказывала, Александрийский чертил на большом листе бумаги каракули, словно генеалогическое древо.
Он почти не перебивал, и Лидочке снова показалось, что старику приятно участвовать в столь драматических событиях, потому что участие в них наполняет его жизнь и даже продлевает ее.
— Итак, — сказал он, все выслушав и продолжая рисовать, — у нас с вами есть револьвер системы «наган», который, по моему разумению, не имеет никакого отношения к событиям. Не имеет?