Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Могут или есть?
— Вернее всего, есть.
— Какие? Насколько опасны?
— Мы еще не точно знаем. Но излучения были замечены при опытах.
— Эх, дурак ты, дурак, — рассмеялся Ежов. Матя заметил, что нарком перешел с ним на «ты» именно с момента взрыва. И совсем не ясно, хорошо это или никуда не годится?
— И все же я на вашем месте, товарищ нарком… — начал Алмазов, который, как кошка, чуял беду.
Но тут, как назло, возвратился Вревский.
Он пронес свое кряжистое крепкое тело сквозь дверь надстройки. Он широко ухмылялся, и по скулам ходили каменные желваки, как на кинопортрете революционера.
— Товарищ нарком! — воскликнул он и сделал решительный широкий шаг в сторону. За ним образовался капитан госбезопасности с подносом, уставленным гранеными стаканами с водкой. — Прибыло лекарство от всех болезней — по рюмочке во славу советской науки и победы над мировым империализмом!
Вревский кривлялся, но знал меру — он хотел угодить в нужный момент.
А Ежов, который склонялся было к осторожности, при виде стаканов воспылал духом.
— Вот и правильно. — Он потер ручки и зацокал высокими каблуками, приближаясь к подносу. — Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…
— Преодолеть пространство и простор! — громко подпел Вревский.
Ежов, как бы танцуя, подошел к капитану, взял стакан с подноса, ни на кого не глядя, в несколько судорожных глотков выпил его, поставил аккуратно на поднос, понюхал свой рукав и только после этого приказал:
— Ребятня, разбирай бокалы!
Все послушно приблизились к подносу, который лежал, не шелохнувшись, на ладонях у капитана. На этот раз Ежов пил медленнее, цедил, потом упрекнул Вревского, что тот забыл о закуске.
Стакан, выпитый сразу после взрыва, оглушил Матю. И остальных тоже.
И сразу их действия приняли иной характер.
Ежов, выхватив поднос у капитана, потащил его, пошатываясь, к прекратившим снимать фотографам и кинооператору, те тоже выпили, Ежов кинул поднос с крыши. Тот отдаленно зазвенел.
— А теперь ты не боишься, товарищ Шавло? — спросил Ежов, глядя на Матю совершенно трезвыми голубыми безумными глазами.
— Так точно, товарищ нарком, — ответил Матя. — Такое бывает раз в жизни.
Его вело, в голове стало пусто и гулко. Они спустились вереницей на первый этаж. От стены отделился сержант в темных очках.
— Сними очки, не позорь чекистов! — прикрикнул на него Ежов.
Сержант снял очки и первым вышел наружу.
Там стоял «ЗИС» наркома.
Сержант сел за руль, остальная компания, обалдевшая от психического шока и сокрушенная водкой, залезла в машину.
Ехать было недалеко. Через три километра пришлось остановиться — дальше дорога была перепахана взрывом.
Вылезли.
— Где выпить? — спросил Ежов.
Вревский сказал сержанту:
— Быстро — до института — взять водку, стаканы и через минуту обратно.
Машина развернулась, и тут, когда они остались одни, Матя ощутил страх — машина как-то ограждала их от неизвестности — от черных зубцов и груд кирпича…
— А мы пока пойдем, — сказал Ежов. — Фотографы идут?
— Через пять минут будут, — сказал Матя. — Они же пешком.
— Правильно, — согласился Ежов.
Ему было интересно, даже забыл о боли в глазах.
— Смотри, перепахало как!
От центра полигона вдоль дороги, разбегаясь, шли прямые борозды, Матя не знал, отчего они возникли. Одна из борозд пересекла дорогу, и пришлось остановиться. Матя был рад, что дальше они не поедут. Он был не настолько пьян, чтобы презреть опасность.
Над тундрой выл ветер, правда, не ледяной, а как будто лишенный теплоты либо холода. Туча, все еще ненормальная цветом, нависала над ними, и начался редкий дождик. Матя подумал, как он хорошо сделал, что не забыл надеть ушанку. Он засунул руки в карманы.
— Пошли! — весело приказал Ежов.
— Зачем? — вырвалось у Мати.
— Так отсюда ничего не видно! Что мы, под дождиком плясать пришли, мать твою! Пошли, пошли…
Ежов почти игриво потащил за рукав высокого Матю, и тому ничего не оставалось, как идти к убитому городу. Алмазов шел сзади и вроде бы тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
Дорога вскоре исчезла — она была перепахана рытвинами и бороздами, вызванными пертурбациями воздуха, смерчами, а также глыбами земли, отброшенными далеко от центра взрыва. Ежов замедлил шаги и наконец остановился у груды кирпича, в которой Матя с трудом узнал стоявшую здесь только что трансформаторную будку, — и то лишь увидев обрывки проводов и раскиданные по земле части самих трансформаторов.
— Ну где же они? — сказал Ежов. — Так и замерзнуть можно.
Вроде бы он протрезвел на холоде, но ему не хотелось оставаться трезвым. Матя лихорадочно, как на экзамене под взором профессора, старался придумать предлог, чтобы не идти в город. Он готов был влить в наркома ведро водки, он готов был и сам напиться и упасть — только бы возвратиться в безопасность института.
Сзади донеслось урчание «эмки», которая, подпрыгивая, лезла через борозды и ямы. Но и ей пришлось остановиться шагах в двадцати. Пока дверца открывалась, Матя направился было к машине — все прочь от города, но Ежов остановил его:
— Ты куда? Принесут.
И на самом деле принесли. Сержант разливал по стаканам, капитан держал поднос.
Выпили все, снова без закуски. Ежов велел выпить и сержанту с капитаном. И велел дальше идти вместе. Мате было уже все равно — секретность или не секретность. Какое ему дело — он свое взорвал! Теперь надо идти домой и спать.
— Спать хочется, — сообщил он Ежову. Голос плохо слушался его.
— Отоспишься на том свете, — сказал Ежов трезво и зло. — А если сомневаешься, я тебе помогу.