Весь Виктор Телегин
Шрифт:
Сонечка куснула его за ухо. Сашенька вскрикнул, но не отпустил сиську. Пальцы его нащупали пизду, проникли в мокрое лоно.
Мардушкова негромко застонала. Рука ее беспрестанно дрочила Сашенькин хуй.
– Пушкин, ебешь и не зовешь?
Сашенька обернулся, увидел в свете заглядывающей в окно луны голого Пущина, и остальных мальчишек, тоже голых, с вздыбленными хуями.
– Не по-товарищески, - уверенно сказал Дельвиг, одной рукой поправляя очки, а другой теребя короткий толстый уд.
Сашенька встал на коленки и вставил уд в пещеру пизды. Вместе с ним этот же фокус проделали еще пять мальчишек. Другие пять вставили хуи в сраку Сонечки. Еще пятеро - в рот. Кто-то сунул хуй подмышки девке. Кто-то - между сисек. Сонечки Мардушковой хватило на всех.
Мальчики задвигали тощими прыщавыми задами. Сонечка застонала, едва заметная под навалившимся на нее счастьем.
Как и тогда, в бане, с Палашкой, Сашенька превратился в уд. Уд, который ебет Сонечку. Картины разной степени сладости рисовались в голове: голая маменька, императрица, которую анально карает дворник, сношающиеся лошади, Палашка, подмывающая в ручье пизду.
– А!
Закричал Сашенька. Вместе с ним закричали двадцать девять мальчиков, воспитанников Лицея. Закричала и Сонечка.
Молофья хлынула на дочку дворника, заливая ее, утопляя. Девка поплыла по океану молофьи, затем стала тонуть, чувствуя, как проникает в рот, нос, легкие вязкая масса.
13
Wer reitet so spaet durch Nacht und Wind?
Дельвиг поежился зябко, зевнул.
– Да где ж Обезьяна?
– Струсил небось, - бросил Пущин, схаркнув в росистую траву зеленый комок.
Кюхельбекер, бледный, как сама смерть, проверял пистолеты.
– Идет.
Затрещали кусты, с прудика поднялась утиная пара, да и полетела, шумя крыльями, на новое гнездовье.
Сашенька шел легко, в руках держал фуражку, полную вишни. С ним был лакей Парамошка, двенадцати лет от роду.
– Пушкин, - возмутился Дельвиг, поправляя очки.
– Где твои секунданты?
– А вот, - Сашенька выплюнул косточку, - Парамошка.
– Давайте же начинать, господа, - дрожащим от нетерпения голосом заявил Кюхля.
Пущин отмерил двенадцать шагов.
Бросили жребий.
– Я первый, - хищно осклабившись, пробормотал Вильгельм.
Мальчики подошли к барьерам. Кюхля поднял пистолет, всматриваясь в смуглое лицо противника. Сашенька спокойно кушал вишню, выбирая самые спелые ягоды и выплевывая косточки, долетавшие до Кюхли.
Грянул выстрел.
Как рассеялся дым, Сашенька все так же стоял у барьера и кушал вишню, а вот секундант Парамошка лежал навзничь в траве.
– Лакея укокошил, - констатировал Дельвиг.
Кюхельбекер растерянно смотрел на Пушкина.
– Мой выстрел, - сказал Сашенька. Нагнулся, опустил в траву фуражку с вишней.
Принялся целиться. Лоб Кюхельбекера - бледный, в хладной испарине; грудь Кюхельбекера - узкая, чахоточная; промежность Кюхельбекера - по штанам расплылось мокрое пятно. Обоссался, падаль. Ну, куда стрельнуть?
– Пушкин, не стреляй, - вскрикнул вдруг Кюхля, падая на колени.
– Пожалей, маменькой заклинаю, не стреляй.
Слезы катились по щекам мальчишки.
– Трус ебаный, - презрительно бросил Пущин, - Стреляй, Обезьяна.
– А я думаю, что ему прострелить, - засмеялся Сашенька.
– Башку или хуйку.
– Пожалуйста, - рыдал Кюхельбекер.
Сашенька опустил пистолет.
– Черт же с тобой, живи.
Поднял фуражку, вновь за вишни принялся.
Кюхельбекер упал лицом в траву, тело его сотрясали рыдания.
Пущин и Дельвиг замерли над Парамошкой.
– Что ж нам с ним делать?
– Ясно что, Дельвиг. Закопать надо. Я видел, дворник под сиренью лопату посеял.
За лопатой послали Кюхлю. Обоссатый трус убег, всхлипывая на каждом шагу.
Сашенька присел на отвердевшее тело лакея. Вишню- в рот. Косточку между пальцев - и в небо. Красота.
– А ты молодец, не сдристнул.
Сашенька взглянул на Пущина, ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.
– Да я знал, что Кюхля не попадет. У него рука слабая, тряская. А у меня - посмотри.
Сашенька напряг руку.
– Да ты пощупай.
Пущин осторожно потрогал мальчишеский бицепс.
– Да, есть, - сказал уважительно.
– И мне, - взмолился Дельвиг.
Сашенька пожал плечами: щупай, не жалко.
Дельвиг упал на колени.
– Что делаешь, гнида?!
– взревел Сашенька, ударив Дельвига ногой в грудь.
– Что такое?
– встрепенулся Пущин, глядя, как катается по траве хрипящий Дельвиг.
– Да он мне в хуй вцепился, - пожаловался Сашенька. Черные глаза метали молнии.
Пущин заржал.
Дельвиг сел, харкнул кровицей, ухмыльнулся криво.
– Есть кое-что, - молвил загадочно.
Сашенька хотел сделать злое лицо, да отчего-то залился краской.
– Ты посмотри, - восхитился Пущин.
– Он покраснел, как девица. Слышь, Дельвиг?
Толстяк бросил взгляд на Сашеньку.
– Покраснел, как девица, - пробормотал. Глаза его загорелись.
– Не подходи, - взвизгнул Пушкин, вскакивая.
Дельвиг отшатнулся.
– Ну, чего ты, Обезьяна?
– взмолился жалобно.
– Я же просто поцеловать тебя хотел по-дружески.