Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
— Эк плодовитая, детей, что икру мечет, — проворчал сват.
— Знаете вы Петруа Кивиладзе? — спросил я у неё.
— Как же, мужем он сестре моей приходится. Что-нибудь плохое с ним приключилось? — забеспокоилась она.
— Да нет, что ему сделается. Это я просто так… Видать, у вас порода такая…
— Не знаю, дорогой… Третья наша сестра уже девять лет как замужем, а вот до сих пор не дал бог ей ребёночка. У одной-то матери дети разные бывают. Просит она у меня подарить ему какого-нибудь мальчишку, а я не могу. Вот двоих к бабушке в гости отослала, так места себе
— Мама, — подошла к ней девочка с крынкой. — Корову я привела, если некогда тебе, я подою.
— Как это некогда, доченька, оставь, сама я всё сделаю. Устала ты, небось, отдохни маленько.
— У вас что же и в полдень коров доят? — полюбопытствовал я.
— Нужно нам. Так что поделаешь?
— Ой! — услышали мы через несколько минут.
— Что случилось?
— Корова проклятая лягнула да пролила всё, что надоить удалось, — чуть не плача, говорила женщина.
— Что теперь делать-то! Ребёнок придёт, а есть нечего.
— Ладно тебе плакать, не отпустит её твоя мать голодной. Чем-нибудь обязательно накормит да с собой в дорогу даст ещё.
— Ну что надумал? — спросил меня сват.
— Не семья, а голь перекатная. Одними детьми только и богата. А разве этого достаточно? Ты зятем Кивиладзе быть отказался, а эти чем лучше? Помнишь, как тогда говорил: не приведи меня бог без детей остаться, но и столько…
— Прав ты, Карамаша, — Кечо затянул потуже ремень. — Посмотрим кого-нибудь другого. В Бостана вдова вот Датусани живёт, дочка у неё, как солнышко.
— А она богата? Тоже, наверное, оборванка какая-нибудь…
— Ты о дочери?
— А о ком же, не о вдове, конечно.
— Зря так говоришь. У них дом — полная чаша. Всё есть. Зятя вот только хорошего недостаёт.
Подошли мы к красным воротам, над ними амбар забитый доверху кукурузными початками с небольшим крылечком.
— Отчего это, спрашиваю, амбар она над воротами выстроила? Неужели другого места не нашла, людей, что ли, дразнит, вот, мол, какие богатые, и дочь у меня красавица, и кукурузы полно.
— Да не цепляйся ты ко всему, во всём перво-наперво подвох какой-нибудь ищешь! Во-первых, ничего плохого нет, если путник от дождя под этим навесом укроется. Во-вторых, амбар и ворота одним тестом пригнаны, а в третьих — место, для амбара предназначенное, она по-другому использует, огород разобьёт или виноградник, придумает что-нибудь. У здешних крестьян землицы-то маловато, вот так-то, дружок!
— Умница — женщина, если ею это придумано. Одна она, никто ей не помогает?
— К чему ей чужая помощь! Всё она сама. Я ведь недаром тебе её хвалил, теперь сам убедишься.
В середине ворот заметили мы небольшую калитку, приоткрыли её тихонько.
— Хозяин!
— Батоно?
На террасу трёхкомнатной оды вышла девушка — тоненькая, губы вишенкой, платье в горошек, коса на грудь переброшена.
— Здравствуй, Этери, что матери твоей дома нет?
— Здравствуй, Кечо. Нет её, в винограднике она, ушла лозу окучивать, пожалуйте, сейчас я позову, заходите.
На зов девушки появилась женщина средних лет. Под густыми сросшимися
— Здравствуй, — говорит, — проказник, как твои близнецы поживают?
— Живут себе, молоко сосут да спят, что им ещё делать?
— Ну, коли сосут, значит, всё в порядке, ничто их не одолеет, потому что лучше материнского молока ничего в мире нет. Первейшее оно лекарство от всех болезней. А это что за парень такой, не узнаю я что-то.
— Сын Амбролы Кантеладзе, сосед мой, двор в двор живём.
— У него, что, тоже близнецы?
— Да нет, не женат он ещё, тётушка Фосинэ, теперь вот приглядывается.
— Молодец! Мужчина всё должен делать вовремя. Твоих я знала. Хорошие у тебя были родители, жаль рано ушли. Ты, детка, что, один теперь живёшь?
— Да, батоно.
— А что у тебя за хозяйство? Поле, небось, виноградник.
— Как же.
— Один управляешься?
— Кое в чём соседи помогают.
— Да-а, не мешало бы тебе хозяйку завести. Где отдыхать будете, на террасе, или под орехом?
— Всё равно, — ответили мы одновременно.
— Этери! — позвала она, — ты чего прячешься? Никто тебя похищать не собирается, вынеси-ка на террасу скамейки.
Сели мы.
— Не люблю я всяких туманных разговоров, вокруг да около, — начала вдова. — Когда в дом, где девушка на выданье, мужчины молодые приходят, понятно ведь сразу, зачем они пожаловали. И вы небось… Так вот я вам что скажу, дорогие. Тут моя дочь, и вы тут же. Оглянитесь друг на дружку, потолкуйте о том о сём, а там видно будет, что да как. Не люблю я спешки, но и волынить тоже ни к чему. Пожаловал раз как-то к соседке моей сват, отказали они, сначала, думали, вернётся, просить станет, — нет, не вышло дело, потом других тоже не оказалось, так и сидит, бедная, в девках по сию пору. Жалеет, конечно, теперь, да поздно уж. Девушка всегда бояться должна, как бы ей, храни бог, дома остаться не пришлось. Уж я-то не боюсь, что дочь моя дома постареет, но всё-таки всему своё время есть. А бывает, что у девушки, которой счастье раз изменило, замуж выходить охота пропадает. Поэтому-то и говорят — всякому овощу своё время.
Этери тут же стоит, за спинку материнского стула от смущения прячется.
— А теперь, — говорит Фосинэ, — погуляйте немножечко, двор осмотрите, в огород, в виноградник пройдитесь. Поглядите друг на дружку хорошенечко, познакомьтесь. Да вы не стесняйтесь, ничего в этом нет стыдного да плохого. Плохи только лень и распущенность. Ну, идите!
Двор, словно ладонь блестит, как зеркало, нигде не пылиночки, прямо хоть языком лижи.
В курятнике петух курицу под себя подмял, испугалась курица, заквохтала. А мы с Этери от смущения до корней волос краской залились и друг на дружку глядеть не смеем. Небо над нами синее-синее, и солнышко на середине его появилось, постояло немножечко, потом жарко ему стало, и в тучки оно белые окунулось. Ветки большого ореха навевали прохладу.