Весной в половодье

Баныкин Виктор Иванович

— А чего же тут такого! С первой буквы все понял, — ответил Леня и встал.

Вспомнив, что спички с вечера оставались у Савушкина, Набоков спросил:

— Иван Савельевич, дайте мне спички! Не бойтесь, я из нормы выходить не буду.

— Держи! — Подавая трактористу коробок, Савушкин добавил: — Помни: подальше положишь — поближе возьмешь.

Около молодой осины с обглоданной зайцами корой Леня поднял тяжелую суковатую палку. Он легонько ударял ею по стволам деревьев. Деревья вздрагивали и еле слышно звенели.

Это солнечное утро с таким прозрачным голубым небом, тихая, немного грустная роща с

сияющими в мокром блеске осинами и березками произвели на Леню глубокое впечатление. Он во всей полноте ощутил прелесть молодой весны.

Его уже не мучили больше приступы голода. Глухая, ноющая боль в животе и легкое головокружение беспокоили мало, и он весь отдался своим новым ощущениям.

Он не заметил, как подошел к оврагу, и в изумлении остановился. В овраге чернела вода. Мальчик окинул взглядом тянувшуюся по ту сторону низину. Деревья и кустарники, застывшие в неподвижности, стояли в светло-голубой лазури и тоже с изумлением смотрелись в это удивительно огромное зеркало.

Где-то рядом громко и часто забарабанил дятел. Леня огляделся вокруг. Неподалеку от него в пышной темно-зеленой хвое стояла красавица сосна. По медно-красному гладкому стволу ее торопливо бежал вверх пестрый дятел с малиновой грудкой. Иногда он останавливался и, тряхнув головой, начинал гулко долбить кору своим длинным клювом.

Дятел глянул на Леню. Один миг он о чем-то раздумывал, потом взмахнул крыльями и полетел, пронзительно крича: кик, кик!..

Леня побрел по берегу оврага в сторону лугов. Деревья скоро кончились, и потянулся редкий кустарник. На невысоком бугорке торчал большой старый пень. Здесь когда-то шумел густой листвой богатырь-осокорь. На черном, гниющем пне, сплошь покрытом маленькими дырочками, сидел глупый серый лягушонок. Пригретый солнцем, он задремал и не видел, как Леня подошел к пеньку.

Мальчик наклонился, чтобы взять лягушонка в руки, но лягушонок проснулся и, страшно перепугавшись, прыгнул на землю, блеснув белым гладким брюшком, и тут же пропал в коричневой листве.

— Я вот тебя! — сказал Леня и улыбнулся.

Опять закружилась голова. Леня решил отдохнуть. Он сел на пенек и, опершись руками на палку, как это обычно делают старики, положил подбородок на руки.

Стало клонить ко сну, и уже сами собой опустились веки, как вдруг Леня почувствовал, что он медленно оседает вниз. Он открыл глаза. Пенек под ним сжимался, как губка. Под ногами валялись желтые гнилушки, а по ним бегали встревоженные муравьи.

«Да тут муравейник!» — подумал Леня и, отойдя в сторону, принялся стряхивать с ног рассерженных муравьев.

...Теперь Леня шел рядом с водой. Начинался весенний разлив. Волга выходила из своих берегов.

Внезапно недалеко от берега что-то заплескалось, и по сонной воде пошли круги: один, другой, третий... Совсем рядом над водой появилась черная кочка.

«Неужели такая большая лягушка?» — подумал Леня и присел за куст бузины, крепко сжимая в руке палку.

Осторожно раздвинув тонкие ветви и затаив дыхание, он стал наблюдать. Время шло, а кочка не двигалась с места, и у Лени, наконец, пропало терпение. Он уже хотел приподняться и запустить в черную кочку палкой, как вдруг она зашевелилась и медленно стала приближаться к берегу. «Щука!» — пронеслось в голове у Лени, и он еще крепче сжал в руке суковатую палку.

У берега

показалась черная, словно головешка, продолговатая голова. Леня так волновался, что даже не помнил, как он выскочил из-за куста, и, размахнувшись изо всей силы, бросил палку.

Леню всего окатило искристыми брызгами, но он только сморгнул с ресниц холодные капельки и кинулся к щуке. Но ее словно и не было.

— Промахнулся, — прошептал Леня.

У мальчика защемило сердце, и земля поплыла из-под ног.

Опустившись на землю, он уронил на руки голову.

«Ну что же я наделал? — в отчаянии думал Леня. — Упустил такую рыбищу... ведь мы бы сразу все досыта наелись. Иван Савельевич и Андрей так бы обрадовались...»

Собрав последние силы, Леня встал. «Меня ждут», — подумал он. Превозмогая страшную усталость во всем теле и омерзительную тошноту, липким клубком подступавшую к горлу, он тронулся в обратный путь.

В ложбинку, через которую Леня проходил совсем недавно, уже пролилась вода. Длинной сверкающей полоской она протянулась к маячившей на бугре высокой, стройной липе.

Мальчик свернул влево. Он долго брел по светлым прогалинам и перелескам, обходя частые заросли кустарника, пока опять не подошел к воде. Она синела между красными прутиками вербовника, стеной преградившего ему дорогу.

Леня схватился рукой за куст. В ту же минуту он отшатнулся назад, напуганный раздавшимся совсем рядом не то выстрелом, не то шумом от чего-то тяжелого, брошенного в воду.

Над его головой, свистя крыльями, пролетели две кряквы с поджатыми желто-красными лапками.

Оправившись от испуга, Леня грудью налег на упругие прутья, раздвинул их в сторону и неожиданно увидел Набокова.

Тракторист стоял по колени в воде и цепко сжимал в руках большую извивающуюся щуку.

Заметив мальчика, он вскинул над головой рыбу и, захлебываясь от счастливого смеха, громко сказал:

— Глянь-ка, Леонид, добыча какая!

Невдалеке от него на зыбких волнах колыхалась короткая толстая палка.

ГЛАВА ШЕСТАЯ 

ПРИВЕТ С БОЛЬШОЙ ЗЕМЛИ

Еще издали Леня закричал:

— Иван Савельевич!.. Смотрите!.. Мы с Андреем щуку поймали!

Вслед за Леней нетвердо шагал Набоков, держа в опущенной руке огромную рыбину. Хвост щуки волочился по песку.

У Савушкина задрожали руки. Отбросив в сторону разложенный на коленях кусок сети с мелкими ячейками, он встал и заторопился навстречу пришедшим.

Молча взял Иван Савельевич рыбину в свои широкие ладони и, прищурившись, стал для чего-то прикидывать в уме ее вес.

Леня не отрываясь глядел в лицо этого горячо полюбившегося ему человека и только сейчас увидел, как он похудел.

«Эх, и трудно было бы нам с Андреем на острове без Ивана Савельевича!» — неожиданно подумалось мальчику.

— Килограммов семи, родимая, будет, — сказал Иван Савельевич, разглядывая щуку. — Э, да она раненая была! Видите, под жабрами. Где это вы такую?