Ветер и море

Кэнхем Марша

– Его повесили, – хмыкнул Адриан, – а «Дикий гусь» уничтожили. Тогда скажите мне, лейтенант, что за дьявол сейчас там?

– Мы должны спустить флаг, – задохнувшись, заявил Дженнингс. – Не вижу другого пути выйти из этого неприятного положения. У нас нет иного выбора, как только сдаться и уповать на милосердие.

– Сдаться? – Баллантайн с остервенением вытер кровь, стекавшую ему на глаза. – Неужели вы говорите это серьезно?!

– Уверяю вас, сэр, я абсолютно серьезен. – Дженнингс покраснел. – Половина наших орудий вышла из строя; люди погибают один за другим. Мы не вынесем еще одной атаки, лейтенант!

– Это не означает, что мы сдались! – возмутился Адриан, пораженный таким безразличием

Дженнингса к гордому «Орлу» и его команде, не говоря уже о флаге, под которым он ходит. Американский военный корабль никогда не сдавался корсару! – Мы можем сделать обманный маневр и убежать, воспользовавшись плохой погодой. – Баллантайн ткнул пальцем в сторону приближающегося шквала, стараясь обуздать свой нрав и справиться с гневом. – Фарроу – или кто бы там ни был – этого не ожидает. Черт, никто не будет ожидать этого в бушующем море, и если бы мы добрались до завесы дождя прежде, чем они поймут, что происходит, мы смогли бы просто улизнуть от них.

– И при этом погубить себя! – взвизгнул Дженнингс. – Корабль неуправляем, у него нет скорости. Мы перевернемся, не пройдя и половины дистанции!

– Нет – если мы двинемся немедленно, пока он успешно делает разворот! Если же будем стоять и ждать, то все погибнем. У людей есть воля и мужество, но я согласен: едва ли мы выдержим еще одну атаку.

– Именно поэтому мы и должны капитулировать, – настаивал Дженнингс. – Немедленно! Пока еще не слишком поздно!

– Мы не сдадимся, жалкий трус! – Сжав кулаки, Адриан шагнул к Дженнингсу.

– Я дал вам строгий приказ! – завизжал Дженнингс. – Приказываю вам спустить флаг!

По лицу Адриана было видно, как в нем борются злость и отвращение, а косточки пальцев побелели от желания нанести удар в это жирное тело.

– Мы не сдадимся! – повторил Баллантайн, и в его глазах вспыхнул гнев. – Мы все до последнего человека будем сопротивляться и, если нужно, умрем, но, клянусь, не сдадимся!

– Это мятеж! – задохнулся Дженнингс. – Мятеж, за который вы ответите!

– Пусть так, – огрызнулся Адриан и повернулся лицом к собравшейся команде. – Вы со мной, ребята? Мы спускаем флаг, или покажем этим проклятым пиратам, как надо сражаться?

В окружающем кольце офицеров и матросов поднялся оглушительный шум одобрения; в воздухе зазвенели крики «Сражаться! Сражаться! Сражаться!», эхом повторенные людьми на самых верхних реях.

– Нет! Я приказываю вам спустить флаг! – кричал Дженнингс. – Я вам приказываю! Приказываю!

Но никто не обращал на него внимания. Все пришло в движение, люди выкатывали пушки на новые позиции, подносили дополнительные боеприпасы, помогали убрать с палуб раненых.

Дженнингс рванулся к кинжалу, который стоявший рядом матрос небрежно держал в руках, но Баллантайн вовремя заметил это движение и нанес кулаком сильный и точный удар ему в челюсть. Голова Дженнингса откинулась назад, его тело прижалось к основанию мачты, а затем обмякло, как китовый пузырь, и рухнуло на дубовый настил.

Взгляд стальных глаз Адриана оторвался от Дженнингса и остановился на растерянном лице Фолуорта.

– Итак, сэр, вы жаждали славы – она в ваших руках. Займите место у штурвала и следите за моими сигналами. И если вы перепутаете хотя бы один из них, то, клянусь...

Фолуорт покачал головой и попятился к огромному рулевому колесу, а Адриан, круто развернувшись, пошел по палубе среди дымящихся обломков. Стянув с себя рубашку, он оторвал от подола полоску ткани и использовал ее как повязку, чтобы остановить кровь, струившуюся из пореза над глазом. Он пересек ют и остановился у одной из больших длинноствольных пушек, заваленной сломанными балками и оборванными тросами. Орудийная команда обменялась быстрыми тревожными взглядами, но, услышав

его голос, уверенно отдающий приказы, моряки приободрились и вместе с Адрианом начали быстро освобождать пушку.

С тем же великолепным искусством судовождения, которое «Дикий гусь» продемонстрировал, загоняя свою добычу к берегу, он предпринял еще одну попытку разгромить «Орел». А на борту «Орла» в этот момент выкатили и зарядили пушку. В тишине, наполнившей палубы, шипение горящих запалов, которые держали наготове, казалось особенно громким. Баллантайн почувствовал, как людей вокруг него охватил страх, и сам ощущал его запах и вкус с каждым глотком воздуха, попадавшим в легкие. Как и многие другие, Адриан, не смущаясь, зашевелил губами в беззвучной молитве и положил руку на холодный твердый чугун, прося поддержки у огромного чудовища, которому предстояло решить, останется ли он в живых или умрет.

«Дикий гусь» стремительно надвигался на них. Чтобы привести корабль в боевую готовность, на нем уменьшили паруса, так что брам-стеньги скрылись из виду, и спустя мгновение из обоих рядов пушек вырвались языки оранжевого пламени и бурлящие, вздымающиеся облака едкого дыма. Сражение снова началось, и раскаленная картечь обрушилась на то, что еще оставалось неповрежденным на палубе «Орла». Снаряды, начиненные острым как бритва металлом, гвоздями и мушкетными пулями, разрываясь, одинаково легко разрезали мясо и кости, паруса и снасти. Над головами защитников трещали и ломались реи, когда меткие выстрелы попадали в них. Захлопали паруса, и остатки бизань-мачты упали в море, потянув за собой шлейф запутанных вантов. Стрелки на «Диком гусе» нацелили свои мушкеты на нескольких отважных наблюдателей, еще остававшихся на своих постах, и американские моряки начали падать один за другим с наводящей ужас методичностью. По палубам распространялся огонь, и не хватало бригад, чтобы справиться с ним. В раскрытый люк медленно опустился воспламенившийся обрывок паруса и лег на кучу обернутых фланелью и начиненных порохом снарядов. Взрыв поднял десять квадратных футов настила и разрушил три мощные тридцативосьми-фунтовые пушки на нижней оружейной палубе.

Два корабля сблизились до ста ярдов. К чести американцев нужно сказать, что на «Диком гусе» начали появляться признаки повреждений: паруса были испещрены дырами, а палуба скрылась под облаками дыма и разлетевшихся обломков. Но с расстояния пятьдесят ярдов гаубицы «Дикого гуся» снова повели сокрушительный огонь, и сорокадвух-фунтовые снаряды уничтожили скудную защиту «Орла». Пушка перевернулась, подмяв под себя почти всю команду, моряки с криками отступали назад со своих позиций и, не находя, где можно было бы укрыться от адского жара, крови и пламени, бросались вниз, в коридоры, уже переполненные ранеными, или наверх, где их с ликованием расстреливали кровожадные корсары.

Вода хлестала сквозь пробоины в корпусе, дым и пар заполнили вентиляционные трубы, коридоры, склады, каюты, и удушающий раскаленный дымный воздух просачивался в каждый закуток, в каждую трещину, где только могло укрыться живое существо.

Баллантайн продолжал безостановочно стрелять, почти ничего не видя сквозь дым, клубами вырывавшийся из ствола пушки после каждого выстрела. Он заряжал и стрелял, не выбирая цели для тяжелого орудия – «Дикий гусь» был так близко, что это была бы просто лишняя трата драгоценного времени. Но каждый выстрел неумолимо приближал корабль Фарроу и вместе с ним абордажные доски и крючья. Корсары уже в готовности выстроились вдоль поручней, а еще больше их было послано наверх, на реи, чтобы поливать палубу «Орла» огнем из мушкетов. Бурлящее море между двумя судами и порывистый ветер были менее страшны, чем все усиливавшийся орудийный огонь, предвестник неистовой схватки.