Ветвь оливы

Космолинская Вера Петровна

И все-таки скверно. Я почувствовал себя злодеем. Если я хотел расставить все по своим местам, следовало поступить как-то иначе. Но я не мог сдержать раздражения, понимая, что именно он делает, и желая, чтобы он прекратил. Или мне стоило быть откровенно злее — влепить ему прямым и честнейшим образом пощечину, а потом и рапиру в грудь по рукоять — это было бы нормально, совершенно в порядке вещей в наши времена — адекватная и ясная реакция на провокацию. А я сбивал его с толку на каждом шагу, и выходило, будто я и впрямь над ним издеваюсь? Изящно и изощренно? Прямо ужас… Я невесело усмехнулся своим мыслям. Все же мы и впрямь живем с тройным стандартом в голове? Что в одной моей жизни нормально и естественно, для других может быть неприемлемо. А на что похоже нечто среднее — остается разве что пожимать плечами. Как, возможно, и на саму мысль о «тройном стандарте». Может, и им я только оправдываюсь, а на самом деле всегда был такой коварной сволочью, как он думает? Впрочем, что касается «коварных сволочей», вся горячность и прямота гасконца не мешали ему пускаться на явные «военные хитрости». Кто из нас первым отвечал на провокацию? Лучше, похоже, не думать. Можно запутаться как в паутине.

Я снова взглянул на красочную дамскую кавалькаду. Фонтаж и д’Авер самоотверженно не отъезжали от нее и, судя по оживленным жестам, даже пытались поднять дамам настроение. Каррико, носившийся взад-вперед вдоль колонны, охотно помогал им в этом всем, чем мог. Я даже услышал смех.

Ко мне снова подъехал хмурящийся в сомнениях Ранталь:

— Что произошло у вас с Шарлем?

— Мечтает подраться, — ответил я меланхолично.

— Только он и мечтает? — уточнил Ранталь.

— И должно быть, не первый день, — сказал я и пристально посмотрел на него. Ранталь чуть было понимающе не кивнул, потом спохватился и только чуть покраснел.

— Да, пожалуй… — пробормотал он. — Не могу сказать, что я вас не понимаю. Должно быть, к этому все шло…

— Конечно, не совсем по правилам говорить вам это. Но по-видимому, вам придется быть его секундантом. — Я разжал руку и задумчиво посмотрел на оставленный сувенир.

— Ох ты господи… — в сердцах проговорил Бертран, забирая у меня перчатку. А в следующее мгновение пораженно застыл. — Что же это?.. Что я делаю? Почему-то это показалось мне таким естественным, но… — он замялся, не зная, что теперь делать, отдавать мне ее или нет, и на что это будет похоже.

— Не берите в голову, Бертран. Отдайте ему, еще руку поводьями натрет. А его намерение и так достаточно ясно. На первой же остановке я весь к его услугам.

— О нет… — простонал Бертран. — Это уже слишком далеко заходит.

Я только пожал плечами. Конечно, я мог бы его заверить, что насколько это будет зависеть от меня, никто не умрет. Но уже и это попахивало бы пренебрежением. Так зачем же расстраивать заранее? И все-таки я не выдержал:

— Если он будет продолжать настаивать.

— Вы не в равных условиях! — я приподнял бровь, но оказалось, Бертран беспокоился обо мне: — Вы совсем недавно были ранены, должен же он понимать…

— Но по мне ведь не скажешь, верно?

Диана помахала нам издали и вся сказочная дамская кавалькада, гарцуя, направилась в нашу сторону. Смотреть на них было любо-дорого — просто дух захватывало. И в колонне, конечно, прокатилось некоторое оживление, кавалеристы подтянулись, забыв о скуке мерного движения, и даже кони, как будто, приободрились. Диана царственно помахала и колонне.

— Отстаете, — заметила она, подскакав к нам и красиво осадив ладную серую лошадку. — Что-то случилось?

— Да нет, ничего особенного…

— Вижу, — перебила Диана, кивнув на скомканную перчатку в руке Бертрана.

— Это не мое… — сказали мы с ним хором. Фонтаж, а за ним и все остальные невольно рассмеялись.

Через некоторое время мы нагнали Лигоньяжа, всклокоченного, плетущегося по дороге на взмыленном коне, еле передвигающем ноги. Бертран отдал ему его перчатку и принялся что-то упорно внушать. Уж не знаю, о чем они там говорили, но секундантов гасконца я так и не дождался. Тем временем, пора уже было сделать остановку, тем более что земля уже основательно подсохла.

И вот на этой-то остановке дамы и затеяли шуточный «турнир». Почему шуточный? Потому что «рыцарем-зачинщиком» выступала Диана, грозно помахивающая деревянной рапирой. А рапиры на турнире использовались только такие — в обозе хватало всякого учебного скарба. Сперва дамы затеяли сражаться друг с другом, совсем весело и несерьезно, затем заманили ничего не подозревающих д’Авера, Фонтажа, Жерне и Каррико, смеющихся и недоумевающих по поводу собственной странной неловкости, впрочем, не вызывающей у них пока подозрений, а только удивление, они ведь и не пытались подходить к «турниру» серьезно и полагали свою неудачливость лишь естественным следствием собственного эмоционального размягчения мозгов. А потом, подойдя уже с предложением заканчивать и продолжать путь, как-то и я опомниться не успел, как у меня в руках оказалась деревянная рапира с шариком на конце, а напротив — лукаво улыбающаяся Жанна. И хоть начали мы с ней также в шутку, после первых же секунд и некоторых странных маневров, я понял, что что-то здесь не так. Конечно, Жанна держала рапиру как начинающая, не очень ловко и не очень правильно, но «не очень», это далеко не означает «совсем». Не переставая отбивать ее настойчивые выпады, я стал озадаченно оглядываться. И Диана и Изабелла смотрели на нас и коварно посмеивались. Оставалось только сдаться. Картинно поскользнувшись на влажной траве, я рухнул на одно колено и, чуть-чуть направив движение рапиры Жанны собственным клинком, дал ей ударить меня прямо в грудь деревянным шариком.

— Вы поразили меня в самое сердце! — провозгласил я, смеясь, под всеобщее бурное веселье.

Жанна восторженно и смущенно раскраснелась, казалось, если бы не столько людей вокруг, она бы бросилась мне на шею. Да я бы и сам с удовольствием подхватил ее на руки, забыв, что полагаться бы пришлось пока только на одну руку. Как сияли ее глаза!

Но тут что-то рядом изменилось. К нам поближе протолкался Лигоньяж. В его руках была деревянная рапира, а в глазах горел зловещий огонек.

Поймав мой взгляд, он взял свою деревянную рапиру двумя руками и, с треском сломав ее, швырнул обломки на землю.

Все кругом притихли.

Я поднялся на ноги, глядя на гасконца так же пристально, как он буравил взглядом меня, и небрежно махнул деревянным клинком:

— Выходите!

Лигоньяж вышел вперед и извлек из ножен настоящий клинок.

— Теперь вы! — сказал он.

— К дьяволу, — презрительно улыбнулся я. — Вы так и не прислали мне своих секундантов.

— Шарль!.. — устало, сквозь зубы, воскликнул Ранталь.

— Оставьте, Бертран, — попросил я, не глядя на него.

— Так я не буду с вами драться, — фыркнул Лигоньяж. — Вы не хотите доставать оружие, потому что боитесь!

— Шарль!.. — гневно воскликнула Жанна.

— Простите, мадемуазель дю Ранталь. Диана, — мягко сказал я, не оборачиваясь, — пожалуйста, отведи всех подальше.

Каррико и Фонтаж, оглядываясь, поспешили помочь Диане. Изабелла отвела в сторону Жанну.

— Ну?! — воскликнул разошедшийся Лигоньяж.

— Я вас жду, — заверил я. — Сколько можно лаять и не кусаться?

— Не на этом оружии! — сказал он с презрением.

— Вы опять забыли, что оружие выбираю я, — напомнил я не без издевки. — Но так как свое вы сломали, пусть будет это. А я останусь при своем. Или вы испугались деревянной шпильки с шариком на конце?