Ветвь оливы

Космолинская Вера Петровна

— Что вы имеете в виду?

— Куда интереснее, что вы имеете в виду, Лигоньяж. Сейчас совсем не время сводить счеты, даже если они у нас есть.

— Даже если есть… — он похватал ртом воздух, как будто не знал, что сказать, потому что, по-видимому, по его мнению, счетов было предостаточно.

— Может вам станет легче, если я вам скажу, что по крайней мере по одному поводу спорить больше не из-за чего? Мадам де Ла Гранж собирается под венец. И вовсе не со мной.

Лицо Лигоньяжа побагровело.

— И

вы еще смеете издеваться, зная, что я ничем не могу вам ответить?

— Во-первых, я не издеваюсь, а во-вторых — это отчего же не можете? Тем более что вы уже это делаете. По крайней мере, я еще никого против вас не настраивал…

— Да к дьяволу мадам де Ла Гранж! — выпалил Лигоньяж.

— Прошу прощенья, что вы сказали? — переспросил я довольно зловеще.

— К дьяволу мадам де Ла Гранж! — заорал Лигоньяж во весь голос, дрожа от ярости. На нас принялись озадаченно оборачиваться.

— Вы понимаете, что не оставляете мне выбора? — осведомился я, понизив голос. — Как бы то ни было, мадам де Ла Гранж хороший друг, и она, как-никак, дама. Возьмите свои слова обратно.

Лигоньяж набрал в грудь побольше воздуха, и взял себя в руки. По крайней мере, так казалось.

— Что ж… пожалуй, я погорячился. — Но это вы виноваты, вы меня разозлили! Я вовсе не собирался оскорблять даму. Разумеется, я не желаю ей ничего дурного.

— Хорошо, — согласился я.

— И это все? — спросил он, прищурившись, с ноткой прежней язвительности.

Я приподнял бровь.

— Вы хотите еще что-то сказать?

— Нет, вовсе не хочу! Но вам что же, довольно этого? И все?..

— Возможно, — сказал я сдержанно.

— Так я был прав! — воскликнул он торжествующе. — Вы испугались!

— Помилуй бог, чего бы это? — заинтересовался я.

— Вы не можете меня задеть! — заявил он. — Как бы ни грозились! А вы еще смеете грозиться! Хватает подлости! — Что ж, в какой-то степени он был прав. Как-то, в сердцах, я чуть не пообещал ему убить его, если он будет путаться под ногами, дал ему это понять. И впрямь, сорвался. Хоть нельзя сказать, что у меня не было причины. Этого он никогда не сможет забыть. — Вы прекрасно знаете, что моя кровь ляжет между вами и…

— И? — с холодной вежливостью продолжил я.

— Мадемуазель дю Ранталь! — завершил он, то ли мстительно, то ли с каким-то еще неведомым мне выражением.

— А-ха… — пробормотал я задумчиво, еще раз окинув его оценивающим взглядом. — Долго же пришлось ждать, чтобы вы признались.

Лигоньяж непонимающе нахмурился:

— Что значит, долго?..

— Пока Дизак не умер. С ним вы уж точно не взялись бы спорить, верно?

— Опять вы меня оскорбляете!.. — возмутился Лигоньяж.

— А вы других ни-ни, никоим образом. Даже пушинкой не заденете. Вы вообще когда-нибудь представляли себе последствия своих слов? Может быть, вот почему вам так

хотелось, чтобы мы сцепились с Дизаком как можно скорее, хотя и так было ясно, что рано или поздно сцепимся. А что бы вы делали, если бы победил он?

— Бертран был бы на моей стороне!.. — выпалил он, и тут же замолчал, выпучив глаза и вскинув руки, будто хотел зажать себе рот. Теперь-то он и впрямь проговорился слишком явно. — Ах ты, дьявол рыжий!.. — прорычал он, и в этом рыке прозвучали истерические визгливые нотки.

— И что же дальше? — подначил я, пока он бесился. — Обвенчались бы и сбежали на край света? И думали бы, что он вас там не найдет? Или придумали бы что-нибудь еще, чтобы от него избавиться? Что бы, интересно, вам в голову пришло? Даже жаль, что так не вышло, интересно было бы взглянуть!.. — разумеется, взглянуть бы у меня вряд ли получилось, но моему веселью это никак не мешало, чувство юмора у нас в семействе всегда было несколько сомнительное.

Не говоря больше ни слова, Лигоньяж сдернул с трясущейся руки перчатку и швырнул ее мне в лицо. Разумеется, не попал. Я поймал ее, подумав, что прежде не раз ловил так его любимый мячик. И вообще, во всем этом было слишком много абсурдного. Я начал терять чувство реальности.

— Сдается мне, что вы в отчаянии, — заметил я любезно. — А в отчаянии люди способны на совершенно безумные поступки. Еще не поздно сделать вид, что ничего не произошло, все это просто глупо. Давайте прекратим, — я кинул его перчатку обратно, точно тем же движением, что некогда мячик, и Лигоньяж рефлекторно поймал ее.

— Ну уж нет! — опомнившись, он кинул перчатку обратно. Я снова поймал ее и опять отбросил тем же манером.

— Подумайте хорошенько. Здесь мой отряд. Что вы будете делать, если победите?

— Боитесь перед всеми опозориться?

Я снова поймал перчатку.

— Ну что ж… Вы хоть сознаете, что самоубийство — грех?

Лигоньяж насмешливо задрал нос, гордо топорща усы.

— Я не собираюсь пресекать свою жизнь собственными руками!

— А перчатку вы тоже не собственными руками бросаете?

— Я дерусь за то, во что верую, и не страшусь погибнуть! — И бросил при этом украдкой взгляд пониже моего левого плеча.

— Во что ж вы верите, позвольте спросить?

— А это уже только мое дело!

— Ну что ж, — сказал я. — Ваше, так ваше. Тогда на ближайшем привале…

— Сейчас же! — задыхаясь, выпалил разгоряченный гасконец. — Немедленно!

— Это вы меня вызвали. Стало быть, выбор за мной. Пришлите мне своих секундантов.

Лигоньяж пришпорил коня и помчался прочь. Я проследил за ним взглядом. На этот раз он поскакал вдоль дороги вперед, просто срывая на коне злость и пока не пытаясь ни к кому прибиться, даже чтобы позвать в секунданты. Его перчатка осталась у меня в руке как сувенир.