Ветвь оливы
Шрифт:
— Оттого, что вы сожгли письмо, ничего не изменится.
— Оттого, что вы принесли его сюда — тоже, — заверил я.
— Вы еще пожалеете об этом! О своем преступном легкомыслии…
Нельзя сказать, чтобы он брызгал слюной от ярости, похоже, только пытался меня убедить, что все действительно так, как он говорит. Но что-то такое прорывалось… Будто в нем боролись две маски. Одна хотела, чтобы я поверил, что письмо от королевы, а вторая желала, чтобы это меня расстроило. Чтобы я не желал с этим мириться и топал ногами. И в этот момент трудно было решить — идет ли все так как надо или нет. Не верю ли я на самом деле или только на словах. Жиро разрывал тяжелый внутренний конфликт. И он никак не мог с ним справиться, как и хоть в чем-нибудь разобраться самостоятельно.
— Спасибо за попытку вбить между нами клин, Жиро, но кто же делает это так очевидно? Разве только наш наивный, идеалистичный и глупый маркиз де Клинор?
На лбу Жиро вздулись темные жилы, будто пошли трещины по обжигаемому глиняному сосуду, в следующее мгновение он кинулся на меня как развернувшаяся из тугого клубка разъяренная кошка. Я без труда перехватил его руку с кинжалом, вывернул, и бросил несчастного шпиона на землю, придавив коленом. И тут же осознал, что пока он брыкается, долго мне его так не продержать. Так что, пока левая рука не онемела, я надавил ему на пару точек на запястье, чтобы его рука отнялась первой. Из груди Жиро вырвался вопль — не от боли, которой он теперь практически не чувствовал, а просто оттого, что ему было до меня не добраться. За полотняными стенами палатки тоже кто-то крикнул, и Мишель, Фьери и еще несколько солдат ворвались внутрь так стремительно, что ткань полога затрещала и все сооружение закачалось.
— Как ты узнал, дьявол тебя побери! — яростно прохрипел Жиро, безуспешно пытаясь вырваться.
— Ты только что признался сам… — ответил я. — Фьери!
— Да, господин капитан!
— Помогите мне его связать и обыскать.
— Так он, стало быть, не от королевы? — уточнил Фьери, делая знак остальным приблизиться. Мишель кинулся искать веревку.
Солдаты схватили Жиро покрепче, и я смог отпустить его и перевести дух.
— Нет.
Фьери решительно кивнул и от души пнул Жиро под ребра.
— Поганый предатель!..
Тот даже не поморщился, продолжая с черной ненавистью прожигать меня своими глазами-буравчиками.
— Прекратить! — прикрикнул я. — Он не отвечает за свои действия. И вы бы на его месте не отвечали.
Фьери посмотрел на меня совершенно круглыми глазами.
— Так что ж ему теперь, и предавать можно?..
— Нельзя. Поэтому и придется его связать. Чтобы он не натворил дел.
— Этот дьявол вам всем задурил голову!.. — возвысив голос, убежденно провозгласил Жиро.
— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом? — полюбопытствовал я меланхолично.
— Не тебе говорить об этом, враг человеческий!..
— Индивидуальный подход, — вздохнул я. — И все-таки, недостаточно тонко. Будь вы настоящим, Жиро, вы бы так просто и глупо не попались…
— Не вечна тьма, придет рассвет божий и разгонит ее!..
— Заткнуть ему глотку? — поинтересовался Фьери, так и лучась энтузиазмом.
Я покачал головой.
— Позже. Мне еще надо с ним поговорить.
— Я ничего тебе не скажу!.. — огрызнулся Жиро, брызжа слюной.
Мишель наконец принес хороший моток веревки и солдаты быстро упаковали Жиро будто ценную посылку. В палатку вошел Каррико, а тут же за ним и Фонтаж.
— Что деется-то, черт возьми?!.. — выпалил изумленный лейтенант.
— Становится чертовски тесно, — заметил я, как бы между прочим. Каррико взглянул на меня с хорошо разыгранной детской обидой. — Господа, не могли бы вы пока оставить нас наедине? Я позову вас после.
Но у «порога» раздались еще голоса, и в палатку решительно заглянула… моя сестрица Диана.
— Что происходит?.. — спросила она совсем по-хозяйски.
— После! — выдавил я сквозь зубы, вскакивая со стула, на который присел отдохнуть после короткой, но бурной схватки. — Господа и… дамы! Прошу вас удалиться!
Диана оскорбленно задрала нос и исчезла. Вышли за ней с необычной готовностью и Каррико с Фонтажем, не иначе как затем, чтобы теперь дружно перемыть мне косточки, из сочувствия к неправедно притесняемой тираном деве. Ох, отольются мне еще эти мышкины слезки…
Я посмотрел на Жиро. Тот хмуро сидел на полу, не пытаясь уже ни рваться, ни что-либо сотворить с веревками. Мне показалось, что он засыпает. Странная реакция.
— Так зачем вас сюда послали? — спросил я, внимательно к нему приглядываясь. — Только передать это письмо? Или, быть может, еще что-нибудь? Клинор ничего не велел вам сказать мне, на тот случай, если все обернется так, как обернулось?
— Кто? — с сомнением, будто туповато переспросил Жиро. И похоже, он меня не разыгрывал.
— Маркиз де Клинор, — повторил я, невольно ощутив неуверенность.
— Зачем ты зовешь мессию суетным человеческим именем?
— А каким же еще его нужно звать?
— Он посланец божий. Его следует называть Учителем.
— Он не мой учитель. — Хотя и был когда-то. — И мне его так звать ни к чему. Чему же он учит?
— Добру и свету, — твердо ответил Жиро. Я взял со стола лампу и поднес ее поближе к его лицу — приблизил к одному глазу, затем к другому. Реакция зрачков была совершенно нормальная, разве что чуть гипертрофированная — чуть быстрее, чем у нормального человека, а вот рефлекторное дрожание век отсутствовало, будто Жиро было абсолютно все равно, где находится лампа, и светит ли она ему прямо в глаза. Я поставил лампу на место.
— Стремление «к добру и свету» заложено в человеческой природе. Обращаясь к нему, всякий обращается к тайным желаниям каждого — к жажде безопасности и благополучия, к желанию избавиться от темных углов, в которых могут таиться чудовища, к желанию простоты и легкости, к желанию наслаждения…
— Тебе никогда этого не постигнуть, пока не снизойдет на тебя благодать.
— Если у каждого свое представление добра, то да, будет трудновато.
Говорить ему это было совершенно бессмысленно. Разумеется. Просто хотелось понаблюдать, как он станет на это реагировать, так же как я сделал это с лампой, так же, как когда-то мы с Изабеллой следили за мышью. Посмотреть, что именно в него вложили.