Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве
Шрифт:
По окончании перехода чоно собрали каноэ и спустили их на воду в канале, проложенном между раздробленными островами у берегов Чили. В течение нескольких недель корабль продвигался на север, переплывая из канала в канал, из фьорда в фьорд, пока однажды в июне 1742 г. вдали не показался мыс. Мартин объявил, что это остров Чилоэ.
Чтобы добраться до него, им еще предстояло пересечь залив, выходящий в беспрепятственный Тихий океан, который был настолько опасен, что служил естественным барьером для вторжения испанцев дальше на юг. " Там было самое страшное пологое море, опасное, конечно, для любой открытой лодки, - отмечал Байрон, - но "в тысячу раз больше" для их крошечных каноэ". Гамильтон решил подождать несколько дней с одним из чоно, прежде чем отважиться на попытку. Но трое других путешественников отправились в каноэ вместе с Мартином, который соорудил из кусков одеял небольшой парус для движения. Начался снегопад, и лодка дала течь. Байрон стал судорожно спускать парус, а Дешевый бормотал что-то на ветру. Они продержались всю ночь, и лодка зашаталась. Но когда взошло солнце, путешественники преодолели проход и коснулись южной оконечности острова Чилоэ. Прошло три месяца с тех пор, как они покинули остров Вэйджер, и почти год с тех пор, как они потерпели кораблекрушение. Как писал Байрон, он сам и другие потерпевшие кораблекрушение " едва ли были похожи на людей". Дешели был в тяжелейшем состоянии. " Я могу сравнить его тело не с чем иным, как с муравейником, по которому ползают тысячи этих насекомых", - отмечал Байрон. "Теперь он уже не пытался хоть как-то избавиться от этих мучений, так как совсем потерял себя, не помнил ни наших имен, которые были рядом с ним, ни даже своего собственного. Борода у него была длинная, как у отшельника, ноги - огромные, как мельничные столбы, а тело - сплошная кожа да кости".
Они преодолели несколько миль по плотному снегу до деревни местных жителей, где те предоставили им пищу и кров. " Они приготовили для капитана Чипа постель из овечьих шкур недалеко от костра и уложили его на нее, - писал Байрон, - и действительно, если бы не любезная помощь, которую он сейчас встретил, он не смог бы выжить".
Хотя Байрон и Кэмпбелл устали от бурного руководства Чипа, они продолжали считать, что первоначальный план капитана мог бы удаться, если бы Булкли и его партия не покинули их. У берегов Чилоэ не было испанской армады, и, возможно, им удалось бы незамеченными пробраться в гавань и захватить беззащитное торговое судно, оказав, по словам Кэмпбелла, " значительную услугу нашей стране". А может быть, это была фантазия, которая просто помогала смириться с тем выбором, который они сделали.
Вскоре к ним присоединился Гамильтон. Однажды вечером, когда все уже начали приходить в себя - даже Дешевый немного оправился, - они ели свежее мясо и пили спиртное, сваренное из ячменя. "Мы все веселились", - писал Кэмпбелл, добавляя: " Мы считали, что снова оказались в стране живых". Байрону, у которого после отъезда из Англии было два дня рождения, исполнилось восемнадцать лет.
Через несколько дней они отправились в другую деревню. По пути их внезапно настигла фаланга испанских солдат. Пережив бурю, цингу, кораблекрушение, оставление и голод, касталийцы оказались в плену.
" Теперь я был поставлен перед позорной необходимостью сдаться в плен", - отметил Чип, назвав это "величайшим несчастьем, которое может постигнуть человека". Когда ему вручили документ, подтверждающий его подчинение испанской короне, и предложили подписать его в обмен на еду, он с возмущением швырнул его на землю, заявив: " Офицеры короля Англии могли бы умереть от голода, но они не желают просить".
Но это не имело значения, так как он не подписал его. Выхода не было, и в конце концов Чип и остальные были доставлены на корабле в Вальпараисо, город на материковой части Чили. Их бросили в так называемую "камеру" , в которой было так темно, что они не могли разглядеть лица друг друга. "Там не было ничего, кроме четырех голых стен, - писал Байрон. И рой блох". Когда люди из округи приходили поглазеть на ценных пленников, охранники выводили их из ямы и выставляли, как цирковых животных. " Солдаты зарабатывали неплохие деньги, так как за зрелище они брали деньги с каждого человека", - отмечает Байрон.
Через семь месяцев после задержания этих четырех человек их снова перевезли, на этот раз в Сантьяго, где они встретились с губернатором. Он считал их не только военнопленными, но и джентльменами, и относился к ним более доброжелательно. Он разрешил им условно-досрочное освобождение, и пока они не пытались связаться с кем-либо в Англии, им разрешалось жить за пределами тюрьмы.
В один из вечеров они были приглашены на обед к дону Хосе Писарро, испанскому адмиралу, который преследовал эскадру Энсона в течение нескольких месяцев после ее выхода из Англии. Оказалось, что армада Писарро пыталась обогнуть мыс Горн раньше британских кораблей, надеясь перехватить их в Тихом океане, но и она была почти полностью уничтожена штормами. Один корабль с пятью сотнями человек исчез. Другой, с семью сотнями человек, затонул. Из-за задержек из-за непогоды на трех оставшихся кораблях закончилось продовольствие - моряки начали ловить крыс и продавать их друг другу по четыре доллара за штуку. В итоге большинство моряков умерло от голода. А Писарро, подавив мятеж и казнив трех заговорщиков, приказал своим немногим оставшимся в живых людям повернуть назад. Трудно сказать, кто понес более тяжелые потери - флот Энсона или Писарро.
Хотя Чип и остальные больше не находились в заключении, они не могли покинуть Чили, и их жизнь протекала ледниково. " Каждый день здесь кажется мне веком", - сетовал Дешево. Наконец, спустя два с половиной года после пленения, им сообщили, что они могут вернуться домой: хотя война за ухо Дженкинса так и не была официально разрешена, крупные наступательные операции между Великобританией и Испанией прекратились, и страны достигли соглашения об обмене пленными. Чип сел на корабль вместе с Байроном и Гамильтоном, которых он называл " моими верными спутниками и товарищами по несчастью". Кэмпбелл, однако, был оставлен. После стольких лет плена он сблизился с испанскими похитителями, и Чип обвинил его в том, что он перешел в католичество и сменил подданство с Англии на Испанию. Если это правда, то члены компании Вэйджера теперь совершили практически все тяжкие грехи, предусмотренные Военным уставом, включая государственную измену.
Когда Чип, Байрон и Гамильтон возвращались домой, они проплывали мимо острова Уэгер и огибали мыс Горн, как будто путешествуя по своему опустошенному прошлому. Однако в вечной тайне моря на этот раз переход был относительно спокойным. Когда они достигли Дувра, Байрон сразу же отправился в Лондон на одолженной лошади. В свои двадцать два года он был одет как нищий, и, не имея ни гроша за душой, промчался мимо платных пошлин. Позже он вспоминал, что " был вынужден обманывать, проезжая через них изо всех сил, не обращая ни малейшего внимания на людей, которые кричали, чтобы я остановился". Проносясь по грязным булыжным дорогам, он мчался через поля и деревушки, через пригороды, раскинувшиеся за пределами Лондона, крупнейшего города Европы с населением, приближающимся к 700 тыс. человек. Город - эта " огромная и чудовищная штука", как назвал его Дефо, - вырос даже за годы, прошедшие после смерти Байрона; старые дома, церкви и магазины теперь теснились среди новых кирпичных зданий, доходных домов и магазинов; улицы были забиты каретами и экипажами, аристократами, торговцами и лавочниками. Лондон был пульсирующим сердцем островной империи, построенной на сборах с моряков, рабстве и колониализме.
Байрон добрался до Грейт-Марлборо-стрит, расположенной в фешенебельном районе в центре Лондона. Он отправился по адресу, где жили несколько его близких друзей. Дом был заколочен досками. " Пробыв в отсутствии столько лет и за все это время не получив ни слова из дома, я не знал, кто умер, кто жив, и куда идти дальше", - писал Байрон. Он зашел в магазин сухих товаров, который часто посещала его семья, и поинтересовался о своих братьях и сестрах. Ему сообщили, что его сестра, Изабелла, вышла замуж за лорда и живет неподалеку, на Сохо-сквер, в аристократическом районе с большими каменными домами, построенными вокруг буколического сада. Байрон быстро дошел туда и постучал в дверь дома сестры, но привратник недоверчиво посмотрел на пришельца. Байрон уговорил его войти внутрь, где стояла Изабелла. Тонкая, элегантная женщина, написавшая впоследствии книгу по этикету, с недоумением посмотрела на гостя, а затем поняла, что это не кто иной, как ее умерший брат. " С каким удивлением и радостью приняла меня сестра", - писал он. Шестнадцатилетний юноша, которого она видела в последний раз, теперь был закаленным моряком.
Дэвид Чип тоже добрался до Лондона. Ему было около пятидесяти лет, и за долгое время пребывания в плену он, казалось, не переставал пересматривать каждый катастрофический случай, каждую жестокую обиду. Теперь он узнал, что Джон Булкли обвинил его - не менее чем в книге - в некомпетентности и убийстве, и это обвинение могло положить конец не только его военной карьере, но и жизни. В письме к одному из чиновников Адмиралтейства Чип назвал Булкли и его единомышленников лжецами: " Ибо чего можно ожидать от таких ползунов... бесчеловечно бросивших нас и уничтоживших при своем уходе все, что, по их мнению, могло нам пригодиться".
Дешевый горел желанием рассказать свою версию. Но он не стал играть в игру Булкли и публиковать книгу. Вместо этого он решил приберечь свои показания и ярость для более решительного суда: военного трибунала, состоящего из судей, все из которых были такими же командирами, как и он сам. Он подготовил показания под присягой, в которых подробно изложил свои обвинения, и в письме секретарю Адмиралтейства настаивал на том, что после завершения судебного разбирательства " я льщу себя... что мое поведение окажется безупречным как до, так и после кораблекрушения". В одном из своих немногочисленных публичных выступлений он заметил: " Мне нечего сказать ни за, ни против злодеев до дня суда" - и тогда, добавил он, ничто не помешает повесить этих людей.