Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве
Шрифт:
История или истории экспедиции продолжали волновать общественное воображение. Пресса росла в геометрической прогрессии, чему способствовало ослабление государственной цензуры и широкое распространение грамотности. И чтобы удовлетворить неутолимую жажду публики в новостях, появился профессиональный класс писак, зарабатывавших на жизнь не аристократическим покровительством, а продажей, которых старый литературный истеблишмент называл "халтурщиками с Груб-стрит". (Груб-стрит была частью бедного района Лондона с притонами и борделями, а также процветающими издательскими предприятиями). И Груб-стрит, учуяв хорошую историю, ухватилась за так называемый роман "Пари".
Каледонский Меркурий сообщал, что Булкли и мятежная команда подвергли физическому нападению не только Чипа и Гамильтона, но и всю их группировку - " связали их по рукам и ногам", после чего оставили их "на произвол более милосердных варваров". В другом рассказе Гамильтон считает, что поведение Чипа было " часто загадочным и всегда высокомерным"; однако, оглядываясь назад, Гамильтон понимает, что капитан "всегда действовал под руководством прозорливого предвидения".
После того как широкие газеты и периодические издания заполнились захватывающими дух репортажами, книгоиздатели стали соревноваться в публикации рассказов из первых рук бывших кастамайзеров. Вскоре после возвращения Чипа в Англию на другом судне из Чили прибыл Кэмпбелл. Он опубликовал свой рассказ объемом более ста страниц под названием "Продолжение путешествия Булкли и Камминса в Южные моря", в котором защищал себя от обвинений в измене. Однако вскоре он бежал из страны и поступил на службу к испанским военным.
Джон Байрон считал, что Балкли пытался оправдать то, что " не может рассматриваться ни в каком ином свете, кроме как в свете прямого мятежа". И хотя Байрон мог выдвинуть собственную версию, он, похоже, не хотел плохо отзываться о своих начальниках и потакать тому, что он назвал "эгоизмом". Между тем, другие версии распространялись. В одной из брошюр, написанной на Груб-стрит, под названием "Захватывающее повествование о несчастном плавании и катастрофе корабля Его Величества "Уэгер"" (An Affecting Narrative of the Unfortunate Voyage and Catastrophe of His Majesty's Ship Wager), отмечалось, что она "составлена на основе подлинных журналов и передана в письме лондонскому купцу от человека, который был очевидцем всего этого происшествия". Однако, как отмечает исследователь Филипп Эдвардс, этот рассказ представляет собой извращенное пересказывание, иногда слово в слово, дневника Булкли, в котором каждая деталь искажается, чтобы поддержать точку зрения Чипа и устоявшуюся систему авторитетов. В словесной войне дневник артиллериста был превращен в оружие против него самого.
Из-за огромного количества свидетельств, в том числе и сомнительного происхождения, отношение к "делу Вэйджера" у разных читателей было разным. Булкли, чей дневник постоянно похищался хакерами, был возмущен, когда понял, что к нему все чаще относятся с подозрением, как к подделке.
Через несколько дней после возвращения Чипа в Англию Адмиралтейство опубликовало в газетах повестку о том, что все оставшиеся в живых офицеры, старшины и матросы "Уэйгера" должны явиться в Портсмут для участия в военном трибунале. Суд, который должен был начаться всего через несколько недель, должен был пробиться сквозь туман рассказов - противоречивых, затененных, даже вымышленных, - чтобы понять, что же произошло на самом деле, и тем самым восстановить справедливость. Как заметила писательница Джанет Малкольм, " закон стоит на страже идеала неопосредованной правды, правды, лишенной украшений повествования ..... История, которая может лучше всего противостоять изнурительным правилам доказательств, побеждает". И все же, независимо от того, какая история возобладает, судебный процесс непременно покажет, как офицеры и моряки - часть авангарда Британской империи - скатились к анархии и дикости. Это печальное зрелище могло бы даже вытеснить славную историю о захвате галеона Энсоном.
ГЛАВА 24. Досье
После того как Булкли прочитал в газете о вызове в военный трибунал, адвокат сообщил ему, что Адмиралтейство выдало ордер на его задержание. В это время Булкели находился в Лондоне и отправился на поиски разыскивавшего его маршала. Когда он разыскал его, Булкли выдал себя за родственника одного из тех, кто отправился на баркасе в Бразилию. Он поинтересовался, что должно произойти с этими людьми после возвращения капитана Чипа.
" Повешен", - ответил маршал.
"Ради всего святого, ради чего?" Bulkeley cried. "За то, что их не утопили? И неужели убийца наконец-то вернулся домой, чтобы стать их обвинителем?"
"Сэр, они так провинились перед капитаном Чипом, пока были в плену, что я полагаю, что канонир и плотник будут повешены, если никто другой".
В конце концов Булкли признал, что он был "несчастным стрелком "Вэйджера".
Маршал, ошеломленный, сказал, что у него не было другого выхода, кроме как взять его под стражу. Булкли содержался под стражей до тех пор, пока не были собраны несколько других офицеров с корабля Wager, в том числе лейтенант Бейнс, плотник Камминс и боцман Кинг. Затем все они были доставлены в Портсмут, причем маршал предупредил, что "следует особенно тщательно следить за тем, чтобы канонир и плотник не совершили побег". В порту транспортное судно доставило их к стоящему на якоре за гаванью девяностопушечному военному кораблю HMS Prince George. Они были помещены на борт корабля и вновь оказались в морской тюрьме. Балкли жаловался, что ему не разрешают получать письма от родных и друзей.
Байрон и другие члены экипажа тоже были вызваны. Чип взошел на корабль по собственной воле, но, скорее всего, ему пришлось сдать свою шпагу. После экспедиции его мучили подагра и проблемы с дыханием, но он вновь обрел свою грозную внешность: элегантный офицерский жилет, суровый взгляд и поджатые губы.
Это был первый раз, когда эти люди были вместе после острова. Теперь каждый из них должен был, как говорил Балкли, "дать отчет в своих действиях", и пусть "справедливость восторжествует". Восемнадцатый век Британское военно-морское законодательство имеет репутацию драконовского, однако в действительности оно часто было более гибким и снисходительным. Согласно Военному уставу, многие проступки, в том числе и засыпание на вахте, карались смертной казнью, но при этом обычно делалась важная оговорка: суд мог вынести более мягкое наказание, если считал нужным. И хотя свержение капитана было тяжким преступлением, "мятежное" поведение часто относилось к мелким неповиновениям, не считавшимся достойными сурового наказания.
Тем не менее, дело, возбужденное против всех членов экипажа "Уэйгера", казалось непреодолимым. Их обвиняли не в незначительных проступках, а в полном развале военно-морского порядка, начиная с высшего командного состава и заканчивая рядовыми. И хотя каждый из них пытался изложить свою историю так, чтобы оправдать свои действия, судебная система была призвана свести эти истории к голым, жестким, не вызывающим эмоций фактам. В романе "Лорд Джим" Джозеф Конрад пишет об официальном военно-морском расследовании: " Им нужны были факты. Факты! Они требовали фактов". И все рассказы бывших кастамайзеров содержали в своей основе некие неопровержимые факты. Ни одна из сторон не оспаривала ни того, что Булкли, Бейнс и их компания связали своего капитана и оставили его на острове, ни того, что Чип застрелил безоружного человека без всякого судебного разбирательства и даже без предупреждения. Это были факты!
Булкли и его партия, как оказалось, нарушили самые статьи Военного устава: статью 19, которая запрещала " мятежные собрания под любым предлогом под страхом смерти"; статью 20, которая гласила, что никто "не должен скрывать никаких предательских или мятежных действий, замыслов или слов"; статью 21, которая запрещала ссориться или наносить удары старшему офицеру; и статью 17, которая гласила, что любой моряк, сбежавший с корабля, "должен быть наказан смертью". Строгий обвинитель мог бы добавить и другие обвинения, в том числе в трусости - за неповиновение приказу Чипа преследовать испанских врагов и прийти на помощь Энсону; в воровстве - за захват транспортных шлюпок и других припасов; и даже в "скандальных действиях, унижающих честь Бога, и в развращении добрых нравов". Более того, Чип обвинил Балкли и его партию не только в полноценном мятеже, но и в покушении на убийство, поскольку они бросили его и его сторонников на острове.
А вот самому Дешевому, несомненно, грозило самое тяжкое обвинение - убийство. Это был один из немногих законов, который не предусматривал снисхождения к нарушителям. Статья 28 недвусмысленно гласила: "Все убийства и умышленное убийство любого человека на корабле караются смертью".
Даже Байрон не мог успокоиться. Он и сам недолго бунтовал, когда вначале бросил Чипа на острове и ушел с Балкли и его отрядом. Он вернулся, но достаточно ли этого?
Хотя многие обвиняемые, пытаясь оправдаться, написали свои показания, они изобиловали вопиющими упущениями. В рапорте Чипа не было прямого признания того, что он стрелял в Козенса, а лишь отмечалось, что их перепалка привела к "крайностям". В дневнике Булкли описано, что он оставил Чипа на острове, как будто он послушно выполнял пожелания своего капитана.