Вице-президент Бэрр
Шрифт:
Почему Гамильтон настаивал на выдвижении Уилкинсона? Причина одна — Гамильтон хотел иметь под боком кого-то, кто тоже страстно желал завоевания Мексики, и он заключил, что новое увлечение Уилкинсона пересилит старые обязательства перед Испанией. Глупейшее, если не порочное, умозаключение. Ну, а я был столь же глуп, сколь и порочен.
— Вы, да я, да еще тысяча солдат — мы возьмем Мексику в три недели. — Круглые, невинные, косящие глаза застыли на мне, словно я единственный якорь спасенья в зыбком мире.
— Но нужна поддержка с моря. — Сам я еще не решил ничего о своем будущем, но, как и Гамильтон, придавал Мексике большое значение, подробно изучил оборонительные сооружения вице-короля и прекрасно знал, что без поддержки хоть одной морской эскадры и захвата порта Веракрус попытка вторжения с суши обречена на провал.
— Все устроится! — Джейми рассчитывал подхлестнуть меня своим азартом. Его интересовала и точка зрения президента. Я сказал, что Джефферсон придет в восторг, если Мексику удастся отторгнуть от Испании. — Но вряд ли он обрадуется, если это сделаю я.
Мне бы поостеречься Джейми. Но я просто не принимал его всерьез. Да и не я один. Потому-то он и сумел обмануть Вашингтона, Гамильтона, меня и еще множество влиятельных испанцев и американцев, как военных, так и гражданских.
На другое утро, мучаясь страшной головной болью, командующий отбыл, предложив мне встретиться с неким мистером Уильямсоном; им оказался полковник Чарльз Уильямсон, мой старый знакомый со времен Революции.
— Вы убедитесь в его благонадежности. И у него связи в Англии. К нему прислушивается премьер-министр Питт. Премьер-министр готов сделать все, что он скажет.
— А что он скажет?
Джейми взглянул на меня сквозь пар от черного французского кофе.
— У него есть план завоевания Мексики…
— У кого его нет?
— Но ему — нам — необходим вождь. Нам нужен Аарон Бэрр. Слово за вами… — Долгая, глубокая отрыжка — в честь вчерашнего портвейна Чарльза Бидла. — Вчера вечером вы говорили о поддержке с моря у Веракруса. — Сколько бы Джейми ни выпил, он не забывал слов собеседника, но, как подобает истинному конспиратору, помнил и каждое свое слово. — Так вот, Англия предоставит флот.
Я колебался. Джейми и слушать не хотел никаких возражений.
— Все дело в вас, Бэрр. Повидайтесь с Уильямсоном! Он ждет вас в гостинице «Эллер». А пока прощайте, мой командир, мой повелитель! — Я боялся, что он вот-вот поцелует мне руку или поцелует в обе щеки на испанский манер. Но Джейми просто откозырял мне, и надо сказать, у генерал-командующего это вышло так же неуклюже, как когда-то в Кембридже у неотесанного увальня.
В тот же день я отправился в гостиницу «Эллер». Мне не хотелось появляться на людях, ибо на меня глазели с напряженным интересом. К счастью, без открытой враждебности. Меня защищало не столько мое положение второго должностного лица в республике, сколько нелепая (и непреходящая) слава меткого стрелка. Никто не решался меня оскорбить.
Я чувствовал себя словно в невидимой броне, входя с солнечной улицы в прохладный полумрак гостиницы, где меня смущенно приветствовали друзья, и среди них полковник Уильямсон. Он отдал мне честь.
— Вы нужны нам, сэр, вы нужны нам.
Он отвел меня в темный угол гостиной на первом этаже и целый час показывал мне карты; шептал о войсках, кораблях, провианте. Наконец:
— Я сейчас еду в Англию. Премьер-министру нужен план. У меня он есть. Ему нужен генерал. Можно ли сказать ему, что я нашел подходящего человека?
Я колебался.
— Вы знаете, как меня интересует Мексика. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что и президент тоже хотел бы видеть Мексику свободной…
— Мы об этом слышали! — Я произвел на Уильямсона должное впечатление.
— Но без войны между Испанией и Соединенными Штатами не обойтись.
— На границе неспокойно.
— Там всегда неспокойно. Нужна война.
— Войну можно начать. Генерал Уилкинсон… — Ему не пришлось ставить точки над i. Мы оба понимали, что Уилкинсон в любой момент может устроить пограничный инцидент.
Я спросил:
— Чего ожидать от Англии?
— Мы можем на нее рассчитывать. Питт за нас.
К нам подошли доброжелатели. Я поднялся, и мы пожали друг другу руки. Когда они ушли, Уильямсон сказал:
— Я в восторге, полковник.
— Мне все это просто интересно, не более.
— Конечно, вам нужны гарантии. Прекрасно. В этой гостинице, наверху, вас ждет очень важная особа. — Уильямсон предложил мне подняться на второй этаж, к угловой комнате, и дважды постучать в дверь. Так я и сделал.
— Войдите. — Отрывистый голос. Я открыл дверь и увидел посреди комнаты посланника его британского величества в Соединенных Штатах Антони Мерри. Он нервничал.
— Вице-президент, как любезно с вашей стороны. — Мерри склонил голову. Я ответил тем же. Мы соблюдали этикет, насколько это было возможно в гостиничном номере, где еще не застлана кровать после прежнего постояльца, а плевательница до краев полна табачной жвачкой. Сесть было не на что, и нам пришлось стоять.
Мы заговорили о нашей последней встрече в Вашингтоне, в доме президента.
— Я рад, что нахожусь в Филадельфии. Мы с женой чудесно проводим здесь лето. Город как город. Не то что ваша столица, которая напоминает, если позволите, польскую деревню.
Супруги Мерри поселились в Вашингтоне менее года назад, и жизнь их там сложилась неудачно, ибо Джефферсон умудрился оскорбить их на первом же президентском обеде. Демократичный Джефферсон решил в тот год отказаться от протокола. За стол садились не по рангу, а как попало. Оттесненные гостями, вознамерившимися сесть поближе к «солнцу демократии», супруги Мерри сочли, что Англии нанесено смертельное оскорбление, и миссис Мерри никогда больше не приезжала во дворец, к удовольствию Джефферсона, называвшего ее не иначе как «вздорной ведьмой». Лично я находил ее очаровательной: крупная, яркая, как бывают англичанки, остроумная; Джефферсон не выносил таких женщин. Я справился о здоровье миссис Мерри.