Вихрь переправ

Ярмакова Ольга Васильевна

– Совершенно верно, сударь, – чопорно подтвердил Счетовод и тут же грозно прибавил, – впредь не смейте касаться стекла. Оно полностью выполнено из горного хрусталя и любой отпечаток пальца способен исказить увиденное за его поверхностью.

Эрик поспешно убрал руку, но при этом бросил на старика уничижающий взгляд. Счетовод его не заметил.

Сказать, что внутренность за стеклом кишела рогатыми моллюсками, ничего не сказать. Их там ползало миллиарды, если верить в точность статистики по учёту населения планеты. Всех возможных видов и размеров,

с рисунками на раковинах и домиками причудливой формы эти брюхоногие сидели на травах, зарывались в бурую почву или лениво тащились по прозрачной стене кварца, оставляя за собою влажные шлейфы слизи.

– Зачем здесь столько улиток? – спросила Юна осторожным вкрадчивым голосом.

– Они не столько улитки, сколько двойники демоновых душ, – напыщенно пояснил Счетовод, переходя на «общий» язык. При каждом слове брыли его щёк забавно дёргались, ну прям бульдог, не иначе. – Сколько демонов проживает на Терриусе, столько улиток в этом аквариуме.

– И наши есть? – изумился Виктор.

– Я же сказал, что всех. Разве не понятно? – Узкие с нависшими верхними и отёкшими нижними веками глазки хозяина недовольно зыркнули на юношу.

– Да, но они разные. Отчего так? – спросила Юна вновь. Казалось её вовсе не страшил недружелюбный старикашка.

– Это же очевидно, – с гонором откликнулся на неё Счетовод, впрочем, посему видно было, что неприязненный вид у него напускной. Для острастки. – Самые малые – новорождённые демоны, большие – взрослые.

– А те, что с белым налётом на раковинах?

– Эти, у кого душа черна и полна гнили. Такие улитки страдают от налёта безнравия, постепенно разрушающего их дома. А у какого демона подходит к концу срок жизни – раковина улитки-близнеца трещит по швам и раскалывается в конечном итоге.

– Как ужасно для улиток, – выговорила Юна, не отрывая взволнованного взгляда от ползавших в аквариуме существ.

– Это что, – сухо отмахнулся пухлой ладонью Счетовод. – Самым маленьким улиткам предстоит долго расти и опасаться быть съеденными взрослыми сородичами.

– Разве улитки едят друг друга? – ахнула девушка.

Напротив её лица неспешно ползла виноградная улитка. Представить, как эта милаха со светло-коричневой в полоску раковиной спокойно поедает себе подобную, пусть и меньшую в размерах соплеменницу, Юна не могла.

– Ещё как едят, – кивнул старик и издал противный ехидный хохоток.

Его иссохший от прожитых лет голос отчего-то прозвучал противнейшее визгливо, отчего гостей передёрнуло в отвращении.

– Итак, птица мне сообщила ваши имена и приблизительную цель вашего визита, – выговорил старик холодным и величественным тоном, став серьёзным также внезапно, как возник тот нелепый смех, который он исторг мгновением назад. – Моё имя вам знать необязательно. У Счетовода оно отнимается, когда он принимает столь высокий сан. Прошу каждого по очереди приблизиться ко мне и кратко высказать просьбу. Но только по очереди и кратко. И только одну просьбу. Обдумайте, как следует, но не слишком долго.

В пространстве зала образовалось

молчание, каждый уставился кто куда, задумавшись чтобы спросить такого важного, и главное как лучше сформулировать один-единственный дозволенный вопрос. Матфей отчего-то застрял взглядом на одной длиннющей портьере из иссиня-черной тафты, чуть сдвинутой в сторону от окна. Её крупные складки были в заломах. Матфею вдруг представилось, что эта перехваченная подхватом ткань цвета полуночи, – парус старинного галеона, присборенный и убранный на время штиля, а зал – трюм древнего корабля, в котором время застыло, что жук в янтаре.

– Ну же, неужели это так сложно? Или вас пугает то, что я могу сказать? – язвительно произнёс Счетовод и гадко хихикнул снова.

Виктор вышел первым, держась прямо и в упор смотря в лицо старика.

– Ну-с, сударь, задавайте свой вопрос.

Глазки-щёлки на миг расширились, показав юноше черноту, обволоченную серой дымкой, и тут же сузились. Обоняние юноши уловило слабый, но отчётливый запах старика: амбра и ладан, слишком слащаво для мужчины, пусть и в летах.

– Я хотел бы знать, как нам вернуться домой.

– Что ж, это не сложно узнать, – отозвался глухим голосом старик.

Он приблизился к хрустальному стеклу аквариума и застыл. Его дыхание оставляло блёклый след на поверхности, разрастаясь всё сильнее. Вскоре запотевшее пятно стало больше лица Счетовода, и Матфей усомнился, что тот что-то сможет разглядеть. Но тот неожиданно дёрнулся, и что-то неразборчиво пробормотав, довольно изрёк:

– Что ж, я отыскал твою улитку. Она вполне себе здорова. Это хорошо. Но она довольно далека от прежнего дома. А это, сударь, значит, что и тебе не скоро предстоит войти под своды своего жилища. Это всё. Следующий.

– Но я просил узнать о нас всех, а не только о себе?! И не когда, а как нам вернуться, – растеряно воскликнул Виктор, видя, что для него сеанс окончен.

– Я говорю лишь то, что вижу, сударь. С вами всё. Следующий.

– Это чёрте что, – ругнулся вполголоса юноша, отходя от чванливого старикана. – Ни какой он не провидец. Шарлатан.

Его место занял Эрик Горденов.

В этот самый момент Матфей утратил чувство реальности и, наконец, понял, чем же его так привлекала мрачная портьера. Прямой край её на четверть скрывал высокое тёмное зеркало, стоявшее на полу. Пока друг задавал вопрос Счетоводу, Матфей тишком отошёл от террариума и приблизился к окну.

Зеркало явно было старое и, возможно, являлось ровесником башни. Серебряная амальгама потускнела и почернела, сохранился лишь глянцевый блеск гладкой поверхности. Сотни мельчайших трещинок-царапин излучинами и прихотливыми знаками покрывали гладь, составляя отдельные островки. Старинную вещь обрамляла рама, инкрустированная большими чёрными алмазами. Сама рама была выполнена из чёрного монолита дерева, растрескавшегося и потускневшего от времени. По непонятной причине Матфея тянуло заглянуть в полускрытые зеркальные недра.