Вихрь переправ
Шрифт:
Но вот отсчитав с десяток страниц, миловидное личико Юны погрустнело и прежней радости как не бывало. Она захлопнула книгу и, сжав её корешок пальцами, закрыла глаза.
– Что-то не так? Тебе плохо? – встревожился Матфей.
– Нет, со мной всё хорошо, даже лучше чем должно было бы быть, – ответила не сразу девушка; голос её дрожал. Юна еле сдерживалась, чтобы не заплакать. – Я не могу не думать о Ниле. Да, мы не дома, но с нами всё хорошо, у нас крыша над головой и мы сыты. Но он… Что с ним, Фей? Каково ему? Здоров ли он? Ранен или нет? Страшно ли ему? Как подумаю, так становится так
– Не нужно, Ласточка, – мягко проговорил Матфей, вновь ощущая подкатывающиеся волны смущения и бессилия. – Никто не виноват в том. Мы его обязательно отыщем и вырвем из лап вурдалаков. Он ведь и мой друг.
Но «мой друг» прозвучало как-то фальшиво.
С одной стороны, Матфей мучился эпизодом, когда Нила Хотина схватил громадный волчий пёс и словно былинку уволок прочь в неизвестность. Он переживал ту сцену вновь и вновь. Любой мог оказаться на пути Волкодлака, но нужен-то был ему Матфей и только он. Совесть вещала об этом в каждом зеркале, с любой поверхности, отражавшей виноватую физиономию всеслуха. И, по правде говоря, это Матфея должны были пленить, а не Нила.
Но с другой стороны….
Гнусное облегчение от горького принятия – от него Матфею становилось ещё гаже. Оно радостно шептало: соперника за внимание Юны теперь нет рядом. Ну, во всяком случае, на какое-то время. Матфей не кривил душой и не лгал, когда утверждал, что Нил – его друг, но уж скорее тот Юне приходился большим другом, и питал в отношении неё более чем дружеские симпатии.
От острых иголочек дурных мыслей, Матфею стало не по себе. Раньше он и подумать такого не мог о друге, считая его самым весёлым и добродушным в их компании. Что же случилось с ним, с Матфеем? И когда мерзкие мыслишки заползли в его душу и успели дать ростки?
Щелкнул замок двери номера.
– А мы вернулись. Лиандр, проходи быстрее, пока тебя тот франт за стойкой не увидел, – следом за открываемой дверью раздался бодрый голос Виктора Сухманова.
Матфей тяжко вздохнул. Всё что угодно, лишь бы не допускать темноту в своих мыслях.
Помянули тихо, без длинных речей и долгих посиделок. Никто не собирался напиваться, ведь каждый новый час мог стать последним в гостинице, и не в обычаях «дружеского круга» было принимать на грудь больше нужного. Да и вечер подступил скоро, выдворив облачный день восвояси. А темень, замазавшая улицу в окне чернотой, напомнила о бесконечной дороге за неимоверно долгий день и всё сильнее склоняла к желанному сну в удобных и чистых постелях.
Да, сон овладел их телами, как только погас свет в комнате. Прислужники, в отличие от хозяев, какое-то время шуршали и тревожно перешёптывались друг с дружкой. Но и их неугомонности наступил конец.
Матфей долго боролся с липкой дрёмой. Мысли, словно иглы, отгоняли, кололи, протыкали подступавшие к нему сны. Ему представлялось белое, вытянутое в ужасе лицо Нила, когда Волкодлак стиснув громадную пасть на руке друга, волок его, будто пушинку прочь. В темноту, в неизвестную бездну.
Тут
Но вот огонёк замаячил вдалеке, такой малюсенький светлячок надежды. Он рвался к Матфею, отважно отражая натиск ночи. Нет, это не огонёк. Это Юна. Она лучилась ангельским светом. На лице её сияла привычная добрая улыбка. Ещё немного и она дотронется до него. Но вдруг в одно мгновение всё изменилось: вокруг шеи Юны обвилась чёрная удавка и потянула девушку назад, во тьму. Её глаза источали слёзы боли, её губы взывали, отчаянно шептали его имя, но всё бесполезно. И её прибрал в свою бездонную глотку мрак.
И вновь огонь рассёк ночь, но на сей раз пополам. Он сжёг её завесы, подъел её крошечные уголки, он не оставил ей шанса на спасение. Ну, конечно, огнём управляли его друзья – Виктор и Эрик. Они как всегда рядом, когда он в них отчаянно нуждается. Но и их торжество вышло кратким. Ветер, налетевший ниоткуда, сорвал лепестки огня и унёс прочь, оставив ребят без единой искорки. Темнота узнала. Она тут же заволокла его друзей грязным туманом, который скрутил их по рукам и ногам. Они не могли шелохнуться, они задохнулись в ядовитом зловонии преисподней, что вобрала их паучьими лапами. Матфей остался один на один с тьмою своих мыслей.
«Спи, хватит мучиться по пустякам, спи! Я заждался тебя».
Вкрадчивый шепоток ветерком пронёсся над его головой, спроваживая последнюю мысль, и Матфей ощутил, что засыпает.
Странное ощущение себя вне своего тела и яркий обжигающий глаза свет, который вытеснил неприятное чувство, пробудили Матфея, когда он неожиданно обнаружил, что стоит в ванной комнате напротив зеркала, а не лежит в кровати.
Руки с какой-то неимоверной силой вцепились в край раковины, будто пытались раскрошить её. Матфей чувствовал боль в пальцах, мышцы ныли, но разнять мёртвой хватки не мог, равно, как и отвести взгляд от зеркала.
Серебряная амальгама потускнела и налилась чернотой. Аспидное море клокотало и бурлило за хрупкой гранью стекла. Но не это завороживало юношу – на него из глубин зеркала смотрело его же отражение, но суть – полная противоположность. Смуглолицый и темноволосый «Матфей» с наглой ухмылкой разглядывал своего оппонента напротив. Карие влажные глаза вспыхнули золотистыми искорками.
– Ну, здравствуй, моя копия, – довольный осмотром первым заговорил двойник Матфея. Его голос булькал и глухо шипел, как при помехах в радио. – Наконец-то ты соизволил уснуть. Еле твоих дружков отвадил.
Матфей не мог поверить, что это всё взаправду. «Это сон, ну, конечно, сон».
– Э, нет, копия, – возразил его мыслям зазеркальный «Матфей» и разразился фальшивым, злобным смехом. – Всё как раз на самом деле. Это в кроватке ты спал, такой сладенький, такой беззащитный, слюни пускал. Аж тошно. Мне и подобраться к тебе никак не давали. То одна влезет, то другие.
– Ты кто? – Матфей сам не понял, вслух он это произнёс или мысленно.
– А ты как думаешь, двойничок?
Отражение улыбнулось, но только миловидная и приятная улыбка, присущая Матфею, на его копии разошлась в плотоядный оскал.