Виктор Вавич (Книга 2)

Житков Борис Степанович

– Письмо...
– сказал Коля и проглотил слюну, - сдать...

– Какое? А ну давай, - и надзиратель нахмуренно глядел сверху. Тряхнул Колю за плечо. Толпа загудела.

– Чего вы дергаете?
– упирался Коля.

– Давай письмо! А? Пой-дем!!
– и надзиратель потащил Колю за плечо туда, к толпе, к городовым.

– Пугачева споймал, - поверх голосов гаркнул кто-то из толпы.
– У кандалы его!

– А ну разойдись!
– Надзиратель обернулся к почтамту и коротко свистнул три раза. Солдат на крыльце взял свисток, что висел на груди, и тоже свистнул три раза. Коля оглядывался то на солдат, то на толпу. Надзиратель крепко держал его за шинель.

И вдруг с крыльца почтамта затопали, забряцали солдаты, наспех, полубегом. Вон офицер. Коля глянул на толпу, там было свободное место, только какой-то в тужурочке, обтрепанный, уходил вдоль улицы и грозился на ходу кулаком. Солдаты на ходу строились.

– Сведи! Выяснить!
– крикнул надзиратель, толкнул Колю к городовому и пошел навстречу офицеру. Городовой тоже уцепил Колю за плечо.

– Куда? Куда?
– крикнул Коля. Городовой шагал и на отлете держал Колю. Коля путался ногами, спотыкался. Коля хотел плакать - теперь что же? Мама умрет совсем! В воду бросится. Коля озирался на пустые тротуары. Вон только тот, что кулаком! Чего это он кивает и показывает, что тужурку скидывает? Смеется или сумасшедший какой? И вдруг понял: скинуть шинель и ходу! Шинель - папе еще один год в кассу вычитать за нее будут. И вдруг опять мама представилась: задушится, непременно задушится подушкой. У Коли внутри холодело и билась под грудью жилка и как будто вся голова вытаращилась, а пальцы тихонько расстегивали пуговки. И вдруг у Коли на миг потерялась голова, одни руки, ноги. Он вильнул всем телом и пустился в боковую улицу. Он слышал свисток, прерывистый, он бил по ногам. Коля шагом, на дрожащих ногах, завернул за угол. Он быстро открыл двери лавочки. Тявкнул проклятый звонок на двери и бился, не мог успокоиться. Из-за прилавка, из полутьмы, подняв брови, глядел бородатый еврей в пальто.

– Колбасы...
– чуть слышно сказал Коля, трясся голос. Еврей не двигался. Еврейка глядела из дверей за прилавком.

– Фюррть! пры! пры! пры!
– свистело все ближе. Коля стоял, шевелил губами без слов, без звука.

– Ой, ким, ким!
– вдруг громко шепнула еврейка. Она быстро вскинула входную доску, дернула Колю в дверь. Она толкала его дальше, в темноту, и Коля слышал, как плакали сзади дети, что-то кричал еврей по-еврейски. Коля кое-как щупал пол ногами. Куда-то в темноту на мешки толкнула его еврейка, и он слышал сквозь стук сердца:

– Ша! ша!

Трухляво хлопнула дверка. Коля стал карабкаться по мешкам, шарил впереди рукой, и громко звякнула жестянка. Коля замер. Было тихо, и Коля, едва шурша коленом, понемножку сел удобней. Он слушал, втягивал ушами тишину, и крупиночки звуков попадались - далекий детский плач - и он размылся. И сердце проклятое стучит, мешает слушать. Спокойный, веселый запах миндаля вошел в ноздри, мирным облаком летал тут в темноте. И вот совсем просто пахнет керосином. Коля сильней потянул носом, во всю глубь: очень просто, пахнет керосином и ничего не может быть. Коля наклонился, чтоб узнать, где сильней пахнет керосином, внюхивался в воздух. Вдруг стало сердце и оборвался керосин: уши услышали звонок, дверной звонок в лавочке. И сердце снова глушило уши, и трудно через него прослышать далекие звуки. Будто гул какой-то. И вдруг ясно расслышал Коля крик еврейки:

– Что вы пугаете детей? Какой мальчик? Вот мальчик - так никуда не выходил... Он кашляет, куда можно идти в такую...

И куда-то в густой гул пропал голос, и опять звякнул звонок, как кто палкой его ударил. Коля слышал опять детский плач, бурлили голоса в глубине. И все тише, тише. Коля замигал глазами и узнал, что полны слез

глаза. Коля, сам не замечая, ковырял и ковырял мешок левой рукой, зацеплял пальцем шпагат, дергал, резало пальцы - пускай. Он сам не заметил, как в пальцы попала миндалина, и Коля сунул ее в зубы и куснул со всей силы. Он кусал, кусал миндалины. И вот шарканье - идет сюда, и вот светлыми линейками обозначились щели, и двери раскрылись. Коля морщился на керосиновую лампу, еврейка щурилась в темноту.

– Вы здесь, молодой человек?
– шепотом спросила она.

Коля спустил ноги с мешка - он хотел ответить и тут только заметил, что полон рот жеваного миндаля. Коля закивал головой, заглотал наспех миндаль. Еврейка пристально всматривалась в него.

– Ты хотел миндаль? Возьми немножко. Коля обдергивал куртку. Еврейка свободной рукой потянулась к мешку, ухватила щепотку.

– Пойдем в комнаты. Ну? Идем. Никого вже нет. Коля краснел, глядел в пол.

– Не бойся. Городовой вже пошел спать. Мальчик черными глазами глядел из коридора, он вытянул шею вперед, с опаской и любопытством пялился на Колю. Еврей что-то спрашивал издали по-еврейски.

– Муж спрашивает, или вы пропали?

Коля вышел. Хозяйка несла впереди кухонную лампу, мальчик снизу старался заглянуть в лицо Коле. Коля сделал серьезный вид.

– Что это у вас вышло с городовым?
– спросил хозяин, спросил полушепотом и пригнулся к Коле.
– Да ша!
– крикнул он на девочку.

– Я убежал. Он меня за шинель, а я из шинели, - и Коля показал, как он вывернулся, - шинель у него, а я бегом.

– Ай-ай-ай!
– качал головой хозяин.
– Це-це-це! Все смотрели на Колю.

– А чего он вас схватил? Стояли? Ходили?
– и хозяин делал широко рукой то вниз, чуть не до полу, то далеко вбок.
– Может, просто шли себе на уроки? Что?

– Я письмо хотел бросить в почтамт, на почту, - и Коля нахмурился. Все молчали.

– Какая может быть почта?
– вдруг быстро заговорил хозяин.
– Почта? Почта давно бастует, в почте солдаты. Что? Так вы не знали? Образованный молодой человек. Я знаю? Гимназист.
– Еврей пожал плечами. Стал к Коле боком.
– Может быть, какое другое дело, - опять тихо заговорил хозяин, так это, может быть, я не спрашиваю. А письмо? Письмо, - он снова говорил громко, - письмо - глупости. Какое может быть письмо! Вы не глядите тудой, - хозяин кивнул в темную дверь лавочки.
– Уже закрыто.

Хозяйка тихонько высыпала щепотку миндаля на клеенку, смотрела в стол. Хозяин что-то быстро говорил по-еврейски, перебирал банки на подоконнике. Только мальчик от дверей лавочки глядел Коле в лицо.

– У меня папу арестовали!
– вдруг на всю комнату заговорил Коля, все оглянулись, все глядели на голос.
– А папа почтовый чиновник. А мама дома не знает, плачет. Я хотел узнать на почте, а надзиратель...

– Ца-ца-ца! Ммм!
– закивал головой еврей.
– Ай-ай! Что с людьми делают. Ой!
– он выдохнул весь воздух.

– Так заходил городовой, - быстро зашептала еврейка, - так спрашивал за вас. Я ему говорю: вы с ума сошли?

– А шинель что? Пропала? Там есть что?
– Хозяин сморщил брови, совсем нагнул лицо к Коле.
– Вы говорите! Важное есть там?

– Так он же не имел в руках шинели!
– перебила хозяйка. Мальчик влез коленями на стул и через стол тянулся, поднял брови на Колю.

– В шинели ничего...

– А где мама?
– трясла за плечо Колю хозяйка.
– Мамочка ваша где? Она же за вас не знает. Ой, где вы живете, где? Где? Во вунт ир?
– говорила она по-еврейски.