Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
Санька помотал головой.
– Чернявый такой, - хмурился Карнаух Саньке в глаза, - видный такой из себя, с кавказских? Фартовый парень! Не знаешь? Ну, может... Сестру ищешь?
– сказал Карнаух и глядел вбок, в забор.
– Ничего не можем сказать.
– Он вздернул плечи.
– Здесь нема. Ну, ищи!
– вдруг громко сказал Карнаух и мотнул головой. Он повернулся и пошел назад, к площади. Он прошел пять шагов, стал, обернулся.
– А Алешка - того: сел. В ломбарде. Если накопают дело, так...
– и Карнаух чиркнул пальцем по
Он, насупясь, глядел секунду на Саньку.
– Ну, вали!
– и он быстро зашагал прочь.
Режь
ВИКТОР следом за Ворониным вернулся в дежурную. Глушков и еще два надзирателя бросили шептаться, глядели на Воронина. Воронин ни на кого не глядел, прошел за стол, сел, навалился совсем в самую чернильницу козырьком, засунул в рот папиросу, перекатывал в губах и молчал. Виктор осторожно присел на подоконник. Слышно было, как вздохнул городовой у двери. Виктор украдкой наводил взгляд на Воронина. Воронин сидел, не шевелился, и папироска без огня торчала из угла рта. Вдруг все встрепенулись, дернулись: звонил телефон у пристава.
– Слушаю, Московский. Ничего! Так точно, ничего, - злым напруженным голосом сказал пристав, и слышно было - кинул трубку на крючок.
– Непонятно, - шепнул Глушков, обвел других глазами. Поглядел на Воронина.
Воронин по-прежнему глядел, насупясь, в стол.
– А я вот слышал, господа, - говорил тихонько Глушков и повернул головку к Вавичу.
Вавич небрежно бросил взглядом и снова в окошко.
– Тут прибежал один исправник из -ского уезда, прямо в свитке в мужицкой, - совсем шепотом сказал Глушков, - в шапке бараньей, такое, говорит, у них...
– Стой!
– вдруг крикнул Воронин.
– Герасименко, сходи, проверь у ворот и туда... на углу. Городовой вышел.
– При ком говоришь!
– повернулся Воронин к Глушкову, и Вавич увидел, что уж не мятой подушкой глядит лицо у Воронина, а булыжниками пошло, и глаза прицелились из-за серых скул.
– Балда!
– крикнул Воронин. Глушков вытянул всю шею из воротника, повернул голову, и вздрагивала фуражка.
– С исправником с твоим, с дураком. Страхи распускать!
– Он... ей-богу...
– запинался Глушков, - ей-богу, удрал. Верно: дурак.
– И кто болтает, тоже!
– притопнул ногой Воронин.
– Ну, когда, - говорил Глушков и поворачивался ко всем, - когда... прямо весь народ перебунтовался, жгут и бьют. Все стражники эти... уездные... Одним словом, урядники, кто куда. А те в дреколья. И на город, говорят, пойдем. И прут, говорит, прут, прямо...
Воронин вскочил со стула и хлопнул с размаху Глушкова по лицу. Глушков повалился вместе со стулом, уцепился за барьер.
– Вон!
– крикнул Воронин.
– Вон, сволочь! Свистун! Паршивец!
Глушков быстро прошел в дверь.
Воронин стоял, дышал на всю дежурную, ворочал глазами по лицам. Вавич стоял, сдвинул брови - строго, серьезно глядел в лицо Воронину.
– К чертовой суке-бабушке!
– Воронин
Виктор прошел мимо барьера. Надзиратели провожали его глазами. Все молчали. Виктор ходил из канцелярии в дежурную и назад, заложил за борт руку. Часы в канцелярии пробили пять. Вернулся городовой, стал у дверей.
– Ну что?
– спросил тихо Виктор.
– По местам усе... И стрельба на манер больше от Слободки... Редкая совсем.
– Редкая?
– и Виктор сделал деловое лицо и дернул дверь.
– А дежурный кто же?
– в голос спросили оба надзирателя.
– Я ведь уж не здешний, - сказал Виктор спокойной нотой.
– Я ведь, собственно, в Соборном.
– Он еще глядел, как подняли они брови, вскинули головами, и повернулся в дверь.
Виктор вышел на крыльцо, постоял - оправлял портупею и не спеша спустился со ступенек. Размеренным шагом пошел по панели в тень улицы. Отошел квартал. "В Соборный, что ли? Сеньковского вызвать?" - помотал головой и быстро зашагал по пустой улице. Стекла мутно отсвечивали в домах и будто тайком провожали глазами Виктора.
– Наплевать! Наплевать!
– шептал Виктор. Он завернул за угол, вот сейчас маленькое крылечко - номера. Виктор дробно тыкал в кнопку, в звонок. И сейчас же замелькал, зашмыгал свет стеклом двери. Заспанная рожа секунду присматривалась, и заторопился, завертелся ключ. "Пожалуйте-с!" - и глядит испуганно, ждет. Виктор выдержал секунду, обмерил взглядом.
– Швейцар?
– Так точно!
– и лампа подрагивает в руке.
– Без прописки не пускаешь? Смотри! Да, "никак нет", а потом... А ну, давай номер! Без клопов мне, гляди.
Швейцар, в пальто поверх белья, схватил с доски ключ.
– Пройдемте-с.
Две свечи разгорались на крашеном трюмо. Швейцар побежал за бельем. Виктор глянул на себя в зеркало - бочком поглядел. "Недаром струсил - есть что-то", - и еще нажал глазом искоса. Подошел ближе. Попробовал рукой подбородок. Швейцар заправлял подушку в свежую наволочку.
– Разбудишь завтра в девять. Цирюльник когда открывает? В десятом? Ну, проваливай.
– Барышню не прислать?
– шепотом спросил швейцар.
– С барышнями тут, дурак! Проваливай, марш!
Виктор стал раздеваться. Полез в шинель: в кармане браунинг, положить под подушку - черт ведь их знает!
– и вдруг бумажка: "Ах да! Грунина".
Виктор, нахмуренный, с приоткрытым ртом подошел к свече.
"Витенька, страх боюсь, пришли весточку с городовым". Карандашом синим, наспех. Виктор скомкал в шарик бумажку, швырнул в сухую чернильницу на столе. Завернулся в одеяло, с силой дунул в свечку. Через минуту встал, нашарил спички, - и пока разгоралась свеча, подбежал к столу, достал из чернильницы комочек и босиком прошлепал к вешалке - сунул в шинель.