Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
Анна Григорьевна смотрела в двери, держала еще сплетенные пальцы перед собою. Андрей Степанович секунду стоял и вдруг топнул резким шагом к двери.
– Андрей!
– и Анна Григорьевна вцепилась ему в руку, повисла и покатилась на пол. Тиктин едва успел подхватить.
– Санька!
– крикнул Андрей Степанович высокой нотой. Санька распахнул двери.
– Бери!
– скомандовал Санька. Он подымал мать под руки, мотал головой, чтоб отец подхватывал под колени.
Санька тревожными руками перебирал флаконы на туалете. Андрей Степанович подсовывал
– Голову... возможно ниже. Возможно ниже...
– повторял Андрей Степанович, запыхавшись, - и приток свежего воздуха... свежего воздуха.
– Так и открой форточку!
– сердито сказал Санька. Андрей Степанович вдруг вскинул голову.
– Довел!
– и крепким пальцем показал на Анну Григорьевну.
– Не ссорьтесь!
– оба вздрогнули, глядели на старуху.
Андрей Степанович слышал, как прошлепала босиком прислуга, он сказал, чтоб моментально самовар - во всяком случае горячая вода понадобится несомненно... Бутылки к ногам... Сама уже что-то шепчет Дуняше. Андрей Степанович ушел в кабинет скрутить папиросу. Он слышал - идет Санька. Вошел. Андрей Степанович не оглянулся, крутил у стола папиросу.
– Легче ей, - устало сказал Санька, - капли там ее нашли, она там с Дуняшей. Раздевается.
– Угым...
– промычал Андрей Степанович. Он слышал, как Санька сел в кресло.
– Чего ты злишься-то?
– Хорош!
– обрезал Андрей Степанович. В кабинете было полутемно, только свет из гостиной тупым квадратом стоял на столе.
– Да брось! Все равно идиотство.
– Санька чиркнул, закурил.
Андрей Степанович нахмурился.
– Да, - говорил Санька, глядя перед собой, - идиотство от этого хваленого материнского самозабвения. Миллион народу арестовано. Надюшу нашу вдруг, пожар какой, скажите, чтоб уж ничего...
– Пошел вон!
– приготовленным голосом раздельно, внятно сказал Тиктин.
– Замечательно... благодарю.
– Санька вскочил, вышел. Андрей Степанович прошел через свет и обратно к столу. Остановился, приподнял голову.
– Совершенно правильно, - и Андрей Степанович резко кивнул головой. Да!
Андрей Степанович нашарил туфли, отдувался, расшнуровывал ботинки. Тихо, но плотно ступал по коридору, уж совсем был у дверей Анны Григорьевны - шепчут, и Санькин голос. Андрей Степанович повернул, плотной походкой пошел назад - глядел твердо перед собой. В окне серело, и Андрей Степанович потянул за шнурок шторы и вздрогнул, - как будто потянул за звонок, - в передней звонили. Андрей Степанович выпустил штору. Вышел в коридор. Дуня с кухонной лампой шла к дверям.
– Кто?
– кричала Дуня и отворила. Андрей Степанович глядел, насторожась. Дуня хлопнула дверью.
– Что такое?
– крикнул Андрей Степанович. Дуня молча шла к нему. Андрей Степанович ждал, нахмурясь, весь назад.
– Газетчик вроде, - и Дуня протягивала листок. Андрей Степанович весь подался вперед.
– Что?
– шепотом говорил Андрей Степанович. Он осторожно взял листок и сбивчивыми ногами вошел в гостиную - к лампе, накинул пенсне. Он слышал, как шагал
Он оглядел листок. "Экстренный выпуск "Новостей"", "Высочайший манифест" - крупно стояли твердые буквы. Андрей Степанович часто дышал, а в голове, как страницы под пальцем, заспешили, замелькали мысли, задыхаясь, беспокойно Глаза шарили по бумаге - ох, что-то! И все ничего не мог сразу нашарить Тиктин и метался глазом по бумаге.
– Фу! Взять себя в руки!
Тиктин медленно посадил себя в кресло, поправил пенсне, положил ногу на ногу. Он начал читать - не забегать! Не забегать вперед!
– командовал себе Тиктин и читал:
БОЖIЕЮ МИЛОСТЬЮ
МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,
ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ
ВСЕРОССIЙСКIЙ,
Царь Польскiй, Великiй Князь Финляндскiй
и прочая, и прочая, и прочая.
Смуты и волненiя въ столицахъ и во многихъ мъстностяхъ Имперiи Нашей великою и тяжкою скорбью преисполняютъ сердце Наше. Благо Россiйского Государя неразрывно съ благомъ народнымъ, и печаль народная - Его печаль. Отъ волненiй, ныне возникшихъ, можетъ явиться глубокое нестроенiе народное и угроза целости и единству Державы Нашей.
Великий обеть Царскаго служения повелъваетъ Намъ всъми силами разума и власти Нашей стремиться къ скорейшему прекращенiю столь опасной для Государства смуты. Повелъвъ подлежащимъ властямъ принять меры къ устраненiю прямыхъ проявленiй безпорядка, безчинствъ и насилiя, въ охрану людей мирныхъ, стремящихся къ спокойному выполненiю лежащаго на каждомъ долга, Мы, для успъшнъйшаго выполненiя общихъ преднамъчаемыхъ Нами къ умиротворенiю государственной жизни мъръ, признали необходимымъ объединить деятельность высшаго правительства.
На обязанность правительства возлагаемъ Мы выполненiе непреклонной Нашей воли.
1. Даровать населенiю незыблемыя основы гражданской свободы на началахъ действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собранiй и союзовъ.
2. Не останавливая предназначенныхъ выборовъ въ Государственную Думу привлечь теперь же къ участие въ Думъ, въ мере возможности, соответствующей краткости остающагося до созыва Думы срока, тъ классы населенiя, которые ныне совсемъ лишены избирательныхъ правъ, предоставивъ за симъ, дальнейшее развитiе начала общаго избирательного права вновь установленному законодательному порядку.
3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой законь не могъ воспринять силу безъ одобренiя Государственной Думы, и чтобы выборнымъ отъ народа обезпечена была возможность дъйствительнаго участiя въ надзоръ за закономърностью дъйствiй поставленныхъ отъ Насъ властей.
Призываемъ всъхъ върныхъ сыновъ Россiи вспомнить долгь свой передъ Родиною, помочь прекращение сей неслыханной смуты и вмъсть съ Нами напрячь все силы къ возстановлению тишины и мира на родной землъ.
Дань въ Петергофе въ 17 день октября, въ лъто отъ Рождества Христова тысяча девятьсоть пятое, Царстсвованiя же Нашего въ одиннадцатое.