Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
И вдруг среди толпы поднялся флаг, все задвигались, зашатались головы, и толпа густо потекла с площади за флагом на главную улицу. Из высокого окна гостиницы сверху медным тонким звуком играл марсельезу корнет-а-пистон. Впереди толпы шел, размахивал шапкой и что-то кричал Санькин портной Соловейчик. "Пятьдесят семь рублей должен", - вспомнил Санька, - но портной так размахивал руками, - "увидит, не вспомнит", думал Санька. С балкона какая-то барышня махала цветным шарфом, и цветистой змеей вился над самыми головами, - били в ладоши. Вон, вон штыки над толпой. Качаются, - это солдаты.
– Ура!
– все кричат солдатам ура. Какой-то гимназист закинул красную ленту на штык заднему солдату. Солдаты конфузно улыбаются - это караул из банка - ура!
– Ура!
– кричат кому-то. Старый квартальный в полной форме стоял у края тротуара, улыбался и кивал на "ура".
И флаг и толпа пошли вокруг Соборной площади, и на секунду как в щель проглянуло солнце, и загорелся, зардел кровью флаг над толпой и колыхался живым током. У Саньки на миг стало сердце - утверждал флаг кровь, как будто должное, неизбежное - уверенно и открыто - кровь. "И этот еще там. Батин" и Санька сжался нутром; но вон кого-то на руках подняли, и он качается, балансирует над толпой, как пробка в кипятке - и опять ура! И вон на Садовую свернула часть народа, еще, еще, и Саньку утянул поток. Санька не узнавал улиц, не узнал университетского двора - народ валил в медицинскую аудиторию, студенты, цепью взявшись за руки, ровняли народ.
Убью!
НАДЕНЬКА сидела на своем обычном месте за обеденным столом, и Анна Григорьевна рядом - поймала под скатертью Надину руку, не выпускает из своей, жмет, переминает и вдруг сдавит до дрожи и глаза прикроет.
Андрей Степанович ходил по комнате со стаканом холодного чаю, искоса поглядывал, как Надя неловко одной рукой мажет масло на ломтик хлеба. Горничная Дуня убирала лишнюю посуду, составляла на поднос.
– Дуняша!
– Андрей Степанович весело глянул Дуне в лицо.
– Дуня! Вы знаете, что у вас в деревне делается?
– Кажется, звонок, - насторожилась Анна Григорьевна, - стойте, не грохайте посудой.
– Звонят!
– решительно тряхнул головой Тиктин, а Дуня уж отворяет; только повернула замок, как с силой дернулась дверь наотмашь. Дуня чуть не упала. Башкин ринулся в прихожую, он сорвал с себя шапку, шмякнул на столик, размашисто сорвал пальто и бросил - пальто слетело на пол, Башкин не оглянулся, саженными шагами по коридору. Анна Григорьевна стояла в дверях столовой.
– Милая, голубушка!
– кричал Башкин.
– Поздравляю, - Анна Григорьевна не опомнилась - Башкин уж обнимал ее, опутал руками, - и со свободой и с Надеждой вашей! Андрей Степанович! Драгоценный.
– Башкин в пояс кланялся Тиктину, как в церкви; казалось, сейчас перекрестится.
– Надежда Андреевна, просто Наденька! Разнаденька милая!
– и Башкин громко чмокнул руку и послал Наде поцелуй.
– Я! я!
– он тыкал себя в грудь, и длинный палец выгибался. Я, господа, всех радее. Вы не поймете! Я, я всех свободней!
– крикнул Башкин.
– Прямо на руках ходить!
– и Башкин смеялся, и щурились глаза, как на солнце.
– Ей-богу, на руках!
– вскрикнул Башкин.
Он стал на четвереньки, поддал ногами, как теленок, и вдруг - никто не понял, что это - огромные ноги взметнулись к потолку, длинный пиджак вывернулся, и все это рухнуло на пол. Одной ногой Башкин задел стол, и стакан с блюдцем зазвенел на полу. Анна Григорьевна бросилась, Башкин уж криво приподнялся на руках.
– Ничего! Ничего!
– он счастливо задыхался.
– Ничего!
– говорил Башкин; он встал на ноги.
– Ничего, никаких городовых, никаких охранок, никаких жандармов, черт возьми, - он стукнул кулаком по столу, - и ротмистров!
– Да садитесь!
– крикнула Анна Григорьевна.
– Ух, я теперь буду жить!
– говорил Башкин. Он зашагал, гонко забегал по комнате.
– Прямо не знаю, сказать прямо не могу, как жить теперь буду! Делать? Все буду делать! Много я могу наделать?
– он вплотную подошел к Тиктину, кивал ему в лицо головой.
– Правда? Много ведь могу? Ужас сколько!
– снова зашагал Башкин.
– А этот мальчик, Коля, замечательный, я приведу, к вам приведу, Андрей Степанович. Правда?
– снова он остановился перед Андреем Степановичем, нараспашку глядел в глаза.
– Ведь я ж хороший человек, - сказал Башкин, запыхавшись, вполголоса и все не отводил глаз от Тиктина.
– Ну, давайте выпьем, - сказал Андрей Степанович и отвернулся, потянулся к столу, к бутылке, - за новую жизнь и за вашу новую жизнь особенно.
Андрей Степанович искал стаканчика чистого на столе. Дуня подбирала с полу осколки разбитой посуды и вдруг вскочила - звонок. Андрей Степанович с бутылкой в руке глядел на двери - Санька в шинели, в фуражке стоял в дверях - на синем околыше мелом написано 52.
– Это что за метка?
– Анна Григорьевна щурилась на фуражку.
– Городовой!
– Санька хлопнул рукой по цифре и круто повернулся. Андрей Степанович улыбался и кивал головой:
– Так, так. Это мы просили, комитет общественной безопасности.
Анна Григорьевна хотела пойти за Санькой, но в дверях вдруг быстро повернула назад, подошла к Наде, она взяла у Нади руку, быстро оглянулась на Башкина. Надя тянула руку назад, Анна Григорьевна наклонилась, ловила. Надя спрятала руки. Анна Григорьевна покраснела и быстро вышла из комнаты.
Надя плотно сжала губы и то взглядывала, как отец наливал в стаканчик, то хмуро глядела в скатерть. Башкин искоса глянул. Он держал стаканчик, и Тиктин целился горлышком бутылки.
– У вас глаза потемнели!
– Башкин вдруг резко повернулся к Наде.
– Да, да! Потемнели глаза. В вас больше силы стало! Андрей Степанович ждал со стаканчиком - чокнуться.
– Теперь нужна... сила, - сказала раздельно Надя и на миг из-под бровей серьезно глянула в самые глаза Башкину.
– Предстоит...
– зычно начал Тиктин. Башкин резко повернулся к нему, расплескал на скатерть.
– Да-да! Случилось что-то, - говорил Башкин в сторону Тиктина, - и я вас всех страшно люблю, все равно - ужасно люблю, и вы можете меня не любить, и не надо. Не смейтесь, потому что я...
– Да пейте, все расплещете!
– Андрей Степанович стукнул стаканом в стакан Башкину.
– Мне сию минуту идти, - Андрей Степанович поставил стаканчик, глядел настенные часы, - комитет дежурит всю эту ночь.
– И я пошла!
– Надя встала.
– Я хотел вам сказать, - Башкин привстал со стула, он смотрел, поднял брови на Надю, - хотел сказать самое главное для меня.
– Не надо сейчас, - Надя выбиралась из-за стола.
– Я даже плохо буду вас слушать сейчас.
– Она сбивала крошки с платья, смотрела вниз