Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
На подлинномъ собственною Его Императорскаго Величества рукою подписано
НИКОЛАЙ.
Андрей Степанович не дочитал; он читал последние строки глазами, но уж голова не дослушала. Он часто дышал, смотрел на листок, как на чудо, может быть, и ненастоящий, и даже сжал сильней пальцы, чтоб почуять бумагу. "Конституция"! Вот в руках у него - кон-сти-ту-ция!! Ну, не может, не может быть! Так вот же, вот... и голова так сразу набилась мыслями, они лезли одна через другую, будто все хотели показаться, представиться, и столько, столько впереди - и несбыточное счастье задрожало в руках.
– Санька!
– закричал Андрей Степанович,
– Александр! Да иди, черт, сюда!
– и Андрей Степанович выбежал в гостиную, придерживал пенсне на носу.
– Анюта! Анна! Черт возьми что!
Андрей Степанович свалил в столовой стул, напролом спешил - какие тут стулья! стулья весело отлетали, по-новому - живо, юрко.
– Да ведь ты смотри что!
Анна Григорьевна приподнялась на кровати, испуганной радостью глядели глаза, мигали - что? что? что ты? Андрей Степанович стукал тылом руки по листку.
– Ведь конституция!
– и улыбался, во всю ширь распахнул лицо, и глаза от улыбки сжались яркими щелками.
Анна Григорьевна увидала счастье и вытянула ему обе руки навстречу как ему хорошо! И Андрей Степанович рванулся, и Анна Григорьевна обхватила его за шею и целовала в мягкие усы, в бороду.
– Анечка, ты подумай, да вообрази ты - понимаешь, глазам не верю, Андрей Степанович сел на постель, - нет, да ведь, ей-богу, и сейчас не верю - ну прямо, черт знает что!
– Тиктин вскочил.
– Да ведь как ни... Чего тебе дать? Да принесу, принесу!
– Тиктин поворачивался живо, легко.
– Давай принесу! Нет, ей-богу, это же черт его знает! Ты смотри, - снова сел на кровать Тиктин, - ты смотри, языком каким, как это все вывернуто! Ну, скажи, - совал Анне Григорьевне бумажку Тиктин, - воображала ты, что вот этак вот! Доживешь до конституции! В России!
Анна Григорьевна смотрела радостными глазами, как счастье играло в муже, она кивала ему головой.
– Ты вот позволь, - Тиктин стоял посреди комнаты, придерживал пенсне, - вот: Манифест! Капитуляция! Капитуляция, голубчики. Нет, ты слушай дальше...
– Надю, значит, выпустят, - закивала головой Анна Григорьевна, заулыбалась вдоль кровати, будто радостная лодка издали плывет.
– Да Господи!
– замахнул назад голову Андрей Степанович.
– Да тут открывается... Фу!
– дохнул Андрей Степанович.
– Да, да ты пойми... Боже мой! Неужели не понимаешь?
– и Тиктин убедительно улыбался и развел руки в одной пенсне, в другой листок - и глядел на Анну Григорьевну. Невероятно!
Тиктин заходил по комнате - тряс головой, руки за спиной и листок. Он ходил от окна к двери. И вдруг стал у окна.
– Гляди, гляди! Да иди сюда, - и он, не оборачиваясь, махал что есть силы Анне Григорьевне, - да скорей, как есть!
Он глядел в окно, прижался в угол к стеклу, - вон, вон, что делается, - и он, не глядя, поймал жену за затылок и направлял голову, - вон, вон! Смотри назад, народу-то!
И загудели тонко стекла от гула, от ура.
– Смотри, гимназисты-то, гимназисты!
– и Андрей Степанович вскочил на подоконник, раскрыл нетерпеливой рукой форточку.
Из форточки шум, веселый, взъерошенный, и тонкими голосами не в лад: ура-а!
– Ура!
– гаркнул Андрей Степанович, на цыпочках вытянулся, весь вверх, в высокую форточку.
Анна Григорьевна вздрогнула, засмеялась, бегала глазами по улице, как вот проснулась, а за окном веселая заграница, красивей, чем мечталось.
– Санька! Да
– крикнул назад Андрей Степанович.
– Уж удрал, удрал!
– и Анна Григорьевна размягченно махала рукой. Давно-о уж!
Андрей Степанович легко, мячиком, спрыгнул с подоконника.
– Да ты понимаешь, что это можно сделать!
– он за плечо повернул к себе Анну Григорьевну и смотрел секунду. Анна Григорьевна улыбалась - глаза у него, как ясные бусинки.
– Ничего ты не понимаешь!
– Андрей Степанович быстро поцеловал в щеку Анну Григорьевну, повернулся и в кабинет.
– Сапоги! Сапоги! Куда я их бросил? Конституция! Ну не черт его подери!
– спешил, приговаривал.
Ура!
САНЬКА не знал, какой день, - замечательный день, будто солнце, гимназисты и ученицы какие-то на углу кричали ему ура, и Санька шапкой им махал на ходу, и дворник в воротах стоял, осклабился насмешливо и бородой на них поддавал - ишь, мол! А потом гурьбой чиновники почтовые с гомоном у почтамта на крыльцо всходят, говорят, руками машут, ранний час, а народу, народу! Кто-то вон уж с крыльца ораторствует, возглашает, и у крыльца куча, толпа целая, и пока дошел Санька, уж закричали ура!
– и этот с крыльца с шапкой наотмашь, как в опере стоит - и рот открыт, шея надулась - ура! И все кивают и улыбаются, как знакомые, около мальчишек с листками толпятся, и все друг с другом говорят. Санька протискивался к газетчику - у него рубль в зубах и нагребает сдачу. Какой-то еврей:
– А вам, господин студент, зачем? Не давайте, он вчера знал! А! Исторический документ - можно! Дайте ему.
– Смеется. Потом наклонился к Саньке: - А что? Будут права? Да? Вам же известно.
Санька мотал головой:
– Да! да! Все будет.
Откуда-то сверху из окна слышно было, как сильно играл рояль марсельезу. Кто-то затянул, как попало, не в лад:
Allons, enfants de la-a...*
– --------------------------
* Идем, сыны... (фр.)
Никто не поддержал, и голоса весело бились в улице. Саньке вспомнился гимназический коридор перед роспуском, нет, бурливее взмывала нота, и все сильней, сильней. И не разгоняют! Санька вдруг вспомнил - ни одного ведь городового не встретил, и здесь, у почты, нет.
Два листка ухватил Санька, чтоб не возиться, какая тут сдача!
"Ушла или застану?" - думал Санька, размахивал на ходу листками. Санька чуть не пробежал лестницей выше, и вдруг сама открылась дверь.
– Да я с балкона видела! Бежит, как оглашенный, листками машет.
Танечка стояла, придерживала на груди черный с красным капот.
– Танечка!
– Он хотел с разгону радости поцеловать Таню, но Таня отодвинулась.
– Видала? Видала?
– Санька тряс листками.
– Да что? Что?
– Конституция!
– Фу, я думала, хоть царя убили, - Таня нахмурилась.
– Ни одного городового!
– и Санька отмахнул рукой, как скосил.
– А что? Sergents de ville?** - И Таня прошла в гостиную.
– -----------------------------
** Полицейские? (фр.)
– Ведь свобода же!
– говорил Санька из прихожей и видел, как Таня отодвинула занавеску и стала что-то внимательно поправлять в цветах.
Санька не знал, что говорить, все покатилось вниз и летело быстрым вальком с горы, без шуму, и он хотел задержать, задержать скорей и не знал: чем, каким словом или сделать что? И сейчас закатится за какую-то зазубрину, и тогда надолго, навсегда.