Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
В это время пламя взметнулось кустом и красным отсветом дунуло в черную улицу. Сеньковский стал на миг, и вот густым гулом ухнул взрыв и следом далекий визг толпы.
– Ходом!
– крикнул Сеньковский и побежал вниз по улице.
Они бежали через пустую площадь, и уж в окнах мелькали пугливые огни и хлопали калитки, и только слышно было, как шлепали ноги, как перебегали под домами люди.
– Забегали... таракашки!
– запыхавшимся голосом подкрикивал Сеньковский.
Он топал вверх в гору, и Виктор слышал, через крик и выкрики, как гудел говор во дворах за низкими заборами и, как языки пламени, звенли вскрики поверх гула.
– У, сволочь закопошилася, - и Сеньковский тянул воздух со слюной и вдруг ..
Дзлям!
– и впереди в окне зазвенели стекла, и как сигнал ударило в душу. Кчертям! Посыпалось береженое. Бей! И Виктор сжал кулак. Вон бегут, бегут с факелом - черт его - ножка от мебели и горит сверху рогожа.
– Бей жидов! Мать их в душу...
– и вон с маху ломом, ух, дядя какой садит в рамы. Вывеска - "бакалейная".
И вот неистовая нота, отчаянная, острым колом впилась в воздух, и на миг стихло все, и вдруг рванул гул ревом, трещали, взвизгивали двери. Виктор видел, как подсаживали трое дверь ломом - водопроводной трубой, подбежал, рев вошел в грудь, и Виктор дернул лом - сюда, сюда! и засадил у петли. Вали, вали! Красный свет мелькал, мутил тени, едко несло керосином ух, еще, еще!
Гу-у!
– лопнуло! Дверь отскочила, повисла криво над крыльцом.
– Рви!
– заорал Виктор. Он дергал дверь, не жалел рук, и вдруг женщина, старуха, кинулась из дверей и стала над ступенями, всклокоченная, рваная, глаза выпучены и руки подняла, вверх вытянула, будто в бездну бросается, рот открыла, кричит, что ли, и трясет в стороны головой.
– Не-е-е!
– слышал Виктор, держал дверь, глядел, как страшно мазал свет по лицу старухи, и вдруг визгнул голос: "Бей!" - и сзади махнул лом, и старуха, как бумажная, хлопнулась ничком в ступени.
– Бей их! Га-а!
– и уж мимо Виктора из окон что-то летело, и Виктор поддавал ногой какие-то банки, а там рвались, давились, топтались в дверях, и с дребезгом летело что-то из окон. И вдруг вой, в одну ноту. И вон вверх кричат:
– Давай сюдой! Разом!
Виктор глянул - факел метался по крыше, и носились тени.
– Ловят! Ловят! Держи!
– всем голосом рявкнул Виктор.
– А, держ-жи, держи!
Виктор бросился во двор.
– Гу-у!
– дохнула толпа.
Виктор понял: поймали. Стукнулся в темноте на жестянку - бегом за дом, где тут на чердак, на крышу?
На улице вдруг взвился крик, завился, как хохот.
Виктор бросился назад, к воротам, задрав голову, глядел вверх на крышу. Какое-то тело держали за ноги, за руки, раскачивали у самого края, и мотались внизу фалды.
Визгнули внизу:
– И-и! Задергался, задергался ногами. Ишь, задрыгал. Держи-и!
– Кидай, кидай!
– кричали за воротами. Ух, размахнули, метнули в воздухе и с разлету вниз. И на миг смолкла толпа.
– Ой, тотеле!
– пронзительно крикнул сзади женский крик. Виктор дернулся, стало дыхание от этого крика, и мигом мимо мелькнула в ворота, толкнула Виктора на лету.
– Ай! ай! йя!
– и вырвался голос с душой вместе.
Ревом взрыло толпу, и рев накрыл все.
Виктор выскочил за ворота. Красным светом кидало с той стороны, напротив полыхала крыша, огонь метался на ветру, взмахивали языки.
– Ой, пустите, ой, где папочка! Пустите!
– рвался голос через весь рев. И вон кучей возятся. Вавич двинулся на крик, и вдруг опрометью мимо в нашлепке Сеньковский, чуть не сбил с ног, врезался в кучу. Виктора отшибло под окно, тяжелый ящик стукнул в плечо - швырнули из окна - рассыпалось.
– Костыли! Вали! туды его в веру!
– Виктор едва отскочил - тяжелый мешок валили из окна.
– Давай, давай!
– кричат от ворот, и только тошная женская нота висит, не падает. И опять Сеньковский. Ух, юрко сбил кого-то, хватает с земли.
– Стой, стой!
– орет туда к воротам. Виктор с забившимся духом протискивался, где кричала девушка.
– Ой, сестру, ой, не убивайте, не надо, ой, не надо! Больная! И вдруг завизжала, и голос тонким ножом вонзился в гул. Виктор был совсем уж близко, рвался, не мог пробить гущи, не видел, что делают, и слышал стук: ухали ворота.
– Давай сюда костыль. Давай, твою в доски!
– И заорали сразу, ударом рявкнули голоса - и быстрей застукало, заспешило.
– Давай костыль!.. Враздрай ее, враскоряч...
– слышал Виктор.
Визгнул голос.
– Га! Гу-ух!
– орали над Виктором с крыльца, глядели красными лицами туда через головы, на ворота. Пялились, тискались наперебой. Слетел один.
– Что? что?
– теребил его Виктор, рвал за ворот, кричал в ухо: - Что?
– Жидовку!.. На ворота!.. Прибили! Ух, треплють! И вдруг рожок медным голосом, и затрясся сигнал над головами. Вавич дернулся, и голова ушла в плечи.
– Фу! Это пожарные!
Вон стали и дымят факелы. Не пускают, не проехать. И с грохотом, скрежетом рухнула крыша напротив, присело пламя, и жарким духом дунули искры, и снова взлетело в небо пламя.
– Ураа! а!
– гаркнула толпа.
– Жидов, туды их кровину, бей! бей!
– вопил над ухом у Виктора пьяный голос.
– Бее-е-ей-йя!
Виктор рванул вперед. Какой-то парнишка тискался под стенкой, две кухонных лампы в руке над головой, и вдруг толпа метнулась навстречу, дернулась. Виктор услыхал через крик сухой стук, и крик спал на миг, и ясно ударили два выстрела: серьезно, строго хлопнули выстрелы.
– Жиды стреляют! А-а!
– и высокий вой ветром подул по толпе.
– Где, где?
– кричал Виктор и рвался под стенкой вперед, а мимо бежали, спотыкались, и уж чисто впереди, вон огонек пыхнул и - дах!
– и еще и еще, с другой стороны.
Виктор вытащил наган, крепко зажал в руке. Опять огонек впереди, и Виктор нажал курок - не нажал, рванул горячей рукой.
– А, так вашу в смерть...
– шептал Виктор. И вдруг сзади выстрел. Виктор оглянулся. Пожар пылал. Кто-то бегом топал сзади.