Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
– А эту конфету съешь дома, - и Варвара Андреевна схватила из вазочки леденец, совала поглубже в карман Виктору.
– Ай, ай! А это что? Шарик, бумажка!
Виктор дернулся, криво улыбнулся. Варвара Андреевна отскочила, легко приплясывала и быстрыми пальчиками разворачивала бумажку.
– Мм!
– замотала она головой.
– От жены, от жены. Виктор хотел схватить бумажку, но Варвара Андреевна прижала бумажку к груди и серьезно глядела на Виктора.
– Она в положении, должно быть?
– вполголоса спросила Варвара Андреевна.
– Да.
– Виктор нахмурился.
– И вообще... дела.
– Какие дела? Не ерунди!
– Варвара Андреевна уже строго глядела на Виктора.
– Какие дела? Говори! Денег нет?
– Да вот, отец у нее. Старик...
– Ну? Конечно, старик. Что ты врешь-то?
– Выгнали, был тюремным, теперь так. Ну и... дела поэтому.
– Дурак! Ерунда, устроим. Это вздор. Иди домой. Или нет: сначала в Соборный. Представься. Виктор стоял.
– Ну? Ах да! На, на!
– и Варвара Андреевна протянула Виктору смятую, как тряпочку, бумажку.
Не выставлять!
– ЧТО ж это такое? Что же в самом деле?
– говорил Виктор на улице. И отряхивал голову так, что ерзала фуражка.
– Черт его знает, черт его один знает. Что же это вышло?
– И Виктор вдруг встал у скамейки и сел. Быстро закурил, отвернулся от прохожих - нога на ногу - и тянул со всей силы из папиросы, скорей, скорей.
"Пойду к Грунечке, все скажу! Она тяжелая, нельзя, нельзя тревожить. И без того беспокойство. Господи! Потом скажу. Или понемногу".
– Ух!
– сказал вслух Виктор и отдулся дымом. И вдруг увидал красный крут от укуса на правой руке. Виктор стал тереть левой ладонью, нажимал. Укус рдел. Виктор тер со страхом, с отчаянием, и легким дымом томление плыло к груди поверх испуга. Виктор выхватил из кармана перчатку, и вывалилась наземь конфета, легла у ноги. Виктор видел ее краем глаза, а сам старательно и плотно натягивал белую замшевую перчатку. Огляделся воровато, поднял конфету. Сунул в карман. На соборе пробило четыре.
– Как бы сделать так, - говорил полушепотом Виктор и поворачивался на скамейке, - сделать, чтоб не было. Времени этого черт его... отгородить его - вот! вот!
– и Виктор ребром ладони отсекал воздух - вот и вот!
– а это долой! И ничего не было.
– И вспомнил укус под перчаткой.
– Ты с кем это воюешь?
– Виктор вскинулся. Он не видел прохожих, что мельтешили мимо. Сеньковский стоял перед скамьей, криво улыбался. Виктор глядел, сжал брови, приоткрыл рот.
– Был? Или идешь? Идем.
– Сеньковский мотнул головой вбок, туда, к Соборному.
Вавич встал. Пошел рядом.
– Ну как?
– Сеньковский скосил глаза на Вавича и улыбался, прищурился.
– Эх, дурак ты будешь, - и Сеньковский с силой обхватил и тряс Вавича за талию, - дурачина будешь, если не сработаешь себе... Только не прохвастай где-нибудь. Ух, беда!
– И Сеньковский сморщился, всю физиономию стянул к носу и тряс, тряс головой мелкой судорогой.
– Ух!
Вавич толкал на ходу прохожих и то поднимал, то хмурил брови. И только, когда Сеньков-ский толкнул стеклянные с медными прутиками двери, тогда только Вавич вдруг вспомнил о лице и сделал серьезный и почтительный вид, степенным шагом пошел по белым ступенькам.
– Да пошли, пошли!
– бежал вперед Сеньковский.
– Да, да!
– вдруг стал Вавич.
– Послать, надо послать. Можно там кого-нибудь?
– Он тяжело дышал и глядел осторожно на Сеньковского.
– Я говорю: идем!
– Сеньковский дернул за рукав, и Виктор вдруг рванул руку назад, отдернул зло.
– Оставь!
– и нахмурился, остервенело лицо.
– И ладно! И черт со всем!
– сказал Виктор, обогнал Сеньковского и первым вошел в дежурную. Барьер был лакированный, и два шикарных портрета царя и царицы так и ударили в глаза со стены.
– Как мне пройти к господину приставу?
– сказал Виктор громко надзирателю за барьером.
Надзиратель вскочил, подбежал.
– Господин Вавич?
– И потом тихо прибавил: - Пристав занимается с арестованным. К помощнику пройдите. Сеньковский здоровался с дежурным через барьер.
– С этим все, - шепотом говорил дежурный Сеньковскому, - с детиной с этим.
– Ну?
– Да молчит, - и тихонько на ухо зашептал, а Сеньковский перегнулся, повис на барьере.
– Только мычит, значит? А не знаешь, пробовал он это, свое-то?
– Вот тогда и замычал.
– Пойдем, пойдем, - оживился Сеньковский, - послушаем. Да не гляди, это парадная тут у нас.
– Он тащил Виктора под руку, и Виктор шел по новым комнатам, потом по длинному коридору.
– Тише!
– и Сеньковский пошел на цыпочках.
У двери направо стоял городовой. Он стоял спиной и весь наклонился, прижался к дверям, ухом к створу. Он осторожно оглянулся на Сеньковского и бережно отшагнул от двери. Сеньковский вопросительно дернул вверх подбородком. Городовой расставил вилкой два пальца и приткнул к глазам. Сеньковский быстро закивал головой, он поманил Виктора пальцем, прижал ухо к двери. Он поднял брови и закусил язык меж зубами. Он подтягивал Вавича к дверям, показывал прижать ухо. Вавич присунулся. Он слышал сначала только сопение. И потом вдруг он услыхал звук и вздрогнул - сорвавшийся, сдавленный, с остервенелой, звериной струной: "Ммгы-ы-а!"
Сеньковский поднял палец.
– Скажешь, скажешь, - услыхал Виктор голос Грачека.
– Я подожду. Я-то не устану. Ну а так?
И опять этот звук. Виктор отдернулся от дверей. Сеньковский резко вскинул палец и высунул больше язык. Виктор отшагнул от двери. Повертел головой. И осторожно отступил шаг по коридору. Он снял и стал оглаживать рукавом фуражку. Сеньковский быстро шагнул к нему на цыпочках.
– Дурак! Он же там глаза ему давит, - зашептал Сеньковский.
– Не выдержит, увидишь, заорет быком!
– и Сеньковский метнулся к двери. Место Виктора уж снова занял городовой.