Виктор Вавич (Книга 3)
Шрифт:
Чемодан был небольшой, кожаный, заграничный. И Санька совсем будто и не был тут - кто-то другой за него, вот этот, с заграничными манерами, и даже говорит как-то в нос. Сам без него, без Саньки, спрашивает:
– Проводник! Место номер одиннадцать. Это где же?
И в этом человеке в холодке где-то замер Санька и ждал, что будет с этим человеком - в пенсне, в замшевых серых перчатках.
Прошелся по коридору вагона. Осталось пять минут до отхода. Санькины часы у этого человека, как украл точно. Рядом в купе - офицер. Штабс-капитан... Пехотный. И сердце туго стукнуло. Несколько
Три звонка. Вот они ударили - внутри стукнули, никогда так звука не слышал - как удар изнутри. Знал уж, не слышал, что поезд свистнул. Тронулся. Санька совсем сжался там внутри, сощурил глаза и замер. А тот, другой человек остался будто совсем пустым и один.
Пошел на площадку. Офицер курил в проходе. С площадки еще раз взглянул: да, стоит. Через десять с половиной минут мостик - осталось восемь с половиной. Фонари реяли в окне, и что за места - как чужие. Поезд шел полным ходом. Надо переложить браунинг из брюк в пальто. Осталось - и на часах, как и в уме, - ровно столько же, будто в голове часы, и стрелка стукает секунды в черепе. У молодого человека дыхание стало, и в тот же миг:
Гуррах! гуррах!
– мостик.
И рука дернула ручку крана и не чуяла, как рвался шпагат. Зашумело, завизжало под низом. Осаживало поезд. Надо в коридор. Офицер шагает к той площадке. Выскакивают из купе.
– Что такое? Что?
Уж много народу в коридоре. Надо к офицеру. Фу, дыхания мало. Ну, все равно, все взволнованы, дама в дверях купе, девочку схватила за руки. Почему-то все к той площадке - проводник вон проталкивается к этой, где кран. Успеть можно. И уж на площадке и уж быстро, молнией, рука толкнула ручку крана на место, стоя, как была. Уже толпа на площадке. Трудно выбиться туда, к офицеру. Поезд стоит, кажется.
– Господа? Пропустите, не толпитесь в тамбуре, - и проводник с фонарем над головами тискается к дверям.
И вдруг окрик, резкий, оттуда, снаружи, из темноты. И все равно слышен за говором и через дверь - командный:
– Не выходить никому. Стрелять будем. За сопротивление взорвем поезд!
И сразу все смолкли на площадке. И слышны крики за дверью, там на воле голоса:
– Пятый сюда!
И вдруг крик возник в коридоре.
– Да что за сволочь! Непременно буду стрелять!
Санька рванулся в коридор.
Офицер колотил ногой в дверь купе. Две дамы хватали его за руки.
– Умоляю! Они взорвут! У меня ребенок!
– И девочкин крик поверх голосов. Какой-то мужчина кричит:
– Вы не один, вы не имеете права! Не отпирайте, не отпирайте купе.
Уже плотная толпа сперла офицера. Офицер, красный, кричит, ревет:
– Проводник! Проводник!
"Не пустят, не пустят проводника, и все равно там защелка".
– Шинель мою подайте!
– офицер локтями расталкивает пассажиров.
– У него револьвер в шинели, - кричит кто-то впереди Саньки.
– Вы никакого права...
Нет проводника, не идет. Санька прошел на площадку. Проводника не было. И от дверей все отсунулись.
– О! Слыхали - два выстрела, - шепотом сказал пассажир возле Саньки и осторожно приподнял палец.
– Господа, - громче сказал уже, - лучше сядем по своим местам.
Санька прошел в свое купе. Дама прижимала девочку, бледная, жала ее изо всех сил.
– Они будут ходить по вагонам. Ничего, ничего, золотце мое, они нас не тронут, они не трогают девочек, солнышко мое.
– Нет, нет, не будут, - вдруг заговорил Санька, он гладил спину девочки, - не будут, милая.
– Вот и дядя говорит - дядя не даст девочку. Девочка всхлипывала и вздергивала плечами.
– Не дам, не дам, - и Санька боялся дальше говорить, голос сбивался, рвался, подпрыгивал, еще пустить себя прятаться за эту девочку, и тогда все, все лопнет. Санька слушал, существом ловил звуки снаружи.
Рядом с дверью толпились мужчины, и кто-то повторил хрипло:
– Мы вам не позволим... не позволим. Пожалуйста, арестуйте... Потом, пожалуйста... Пожалуйста... Санька вышел в проход, к площадке. Прежний пассажир перегородил рукой.
– Не ходите, - шептал он с дрожью, - ей-богу, все может быть. В уборную? Кажется, занято.
Скорей, скорей! Санька боялся, что еще минута, полторы, и не выдержит, откроет дверь и ноги унесут вон, дальше, дальше.
– Ломают, ломают. Железо,- шептал пассажир.
– Дайте папироску, не знаю, не знаю, где свои дел. Ух!
– перевел дух пассажир.
Вдруг Санька услыхал тонкий свист - долгий и потом отрывисто. И в вагоне погас свет.
"Уходят! Как, как теперь?" - Санька ходил на ощупь по кусочку коридора, от офицера до пожилого пассажира - он прошел одиннадцать раз.
– Да я в уборную!
– и Санька прошел мимо пожилого. Уборная была заперта. Санька вышел в тамбур.
– Псс! Псс!
– звал пассажир.- Не зажигайте спичек. Вы дальше от окна, - он кричал осиплым шепотом.
– А может, никого уж нет, - сказал Санька, проклятый голос становился как свой, прежний. Открыл наружную дверь. Он слышал, как завозил ногами вслед за ним пассажир. Санька спрыгнул со ступеньки. Темной стеной стоял поезд, и только впереди у паровоза краснела земля.
"Вот оно какое!" - Санька глядел, как молчал черный поезд в степи. Готово - и возврата нет. И вдруг страх ворвался сразу во все суставы. Саньку ноги дергали с места.
– А ведь в самом деле, черт его...
– Санька узнал голос офицера - он грузно прыгнул на насыпь.
– Вы здесь?
– Тише, - шептал Санька. Он слышал, как над ним в дверях вполголоса говорили:
– Я все равно не поеду, я пешком назад пойду, все равно черт знает что.
– Да тише! Христа ради.
Вдоль поезда двигался фонарь.
Санька видел, как в темноте офицер нагнулся, шагнул за буфера. Наверху хлопнули дверью. Санька отошел несколько шагов под откос. Стало видно, что идет проводник с фонарем.