Виктор
Шрифт:
Его рассуждения прервало появление ещё одной человеческой фигуры. Это был настолько высокий и худой тип, что его вполне можно было принять за ожившую мумию. Звали мумию Сирилом Хемингуэем. И, как сообщил Эрни во время процедуры знакомства, он был натуралистом.
– Любите мучить животных, заставляя их выделывать всевозможные несвойственные им штуки? – как-то слишком уж резко спросила Жозефина.
– В наше время подобные вещи обычно проделывают с людьми, и занимаются этим, как правило, работодатели. А последователи господина Маркса, так те вообще хотят буквально всех превратить в подобного рода дрессированных существ, – ответил он.
При упоминании Маркса Жозефина поморщилась.
– О, вижу, вы знакомы с этим именем! – оживился Эрни.
– К моему глубокому прискорбию должна сообщить, что это так, – согласилась она.
– И что заставляет вас скорбеть?
– Лично я терпеть не могу тех, кто, рассуждая о необходимости заставить всех собственными руками добывать насущный хлеб, прекрасно умудряются всю свою жизнь жить за чужой счёт.
– Ну, для того, чтобы сделать борьбу за всеобщую занятость делом жизни, нужно иметь довольно приличный счёт, причём именно чужой. Такова ирония жизни.
– Так чем же вы занимаетесь, если не мучаете животных? – вернулась Жозефина к пытке Хемингуэя.
– Предметом моего изучения, сударыня, является человек в его естественной среде обитания.
– Вот как? А естественная среда обитания – это…
– В настоящий момент естественной средой обитания является дом в пригороде Вены. Несколько недель назад естественной средой обитания были лондонские салоны и клубы.
– Наблюдая за людьми, Сирил пытается определить, есть ли разум у человека, – пояснил Эрни.
– Ну и как ваши успехи?
– Трудно сказать. Лично я пока ещё разум как таковой не встречал. А теперь извините, но мне надо сделать кой-какие дела. Приятно было познакомиться.
– Прошу прощения, господа, – напыщенно произнёс словно выросший из-под земли Таракан, – но господина Григорьева в гостиной ожидает курьер с, как он утверждает, не терпящим промедления письмом.
– Ну так тащите его сюда, Стауп. Или вы забыли, как это делается? – раздражённо съязвил Эрни.
– Простите, сэр, но он утверждает, что должен передать письмо лично в руки господину Григорьеву. Сэр.
– Так тащите его сюда. Пусть отдаёт письмо и катится ко всем чертям. В чём проблема?
– Сэр…
– Передайте ему, что я сейчас подойду, – решил Виктор.
– Благодарю вас, сэр.
– Ну надо же, совсем сбил с мысли, – возмутился Эрни, когда слуга торжественно, точно генерал на параде, отправился сообщать курьеру решение Виктора.
– Ничего. У тебя их ещё как минимум дюжина спрятана в рукаве, – сострил Виктор, вставая из-за стола.
Курьером оказался одетый по-крестьянски мальчишка лет шестнадцати с полным отсутствием следов интеллекта на некрасивом прыщавом лице. Парнишка выглядел совершенно комично: роль курьера, да ещё и с особо важным посланием, которое было приказано передать лично в руки адресата, заставляла его буквально упиваться собственной важностью.
– Вы господин Григорьев? – спросил он.
– Угадал, – ответил Виктор.
– Тогда вам письмо, – он до смешного торжественно вручил Виктору конверт.
– Спасибо. Держи.
Виктор протянул ему немного мелочи. Тот на мгновение замялся, не зная, совместимо ли столь высокое положение курьера с получением мзды, но любовь к деньгам оказалась сильней сомнений и он, довольный жизнью, взял деньги.
– Спасибо, – буркнул парнишка, покраснел и чуть ли не бегом покинул гостиную.
Письмо было написано рукой Джеймса:
«Немедленно приезжайте в Клермон. Гостиница «Пилигрим». Дело не терпит промедления. Джеймс».
Виктора более чем озадачило это письмо, тем более, что оно могло означать всё, что угодно, начиная с «появилось срочное дело» и заканчивая «у нас чертовски большие неприятности». Не вызывало сомнения лишь то, что раз Джеймс пишет, что дело не терпит промедления, значит так оно и есть.
Размышляя об этом, Виктор автоматически перешёл из большой гостиной в малую, из окна которой была видна беседка, где они пили чай. То, что он увидел, ему совершенно не понравилось. Эрни больше не трепался, да и Жозефина… Они словно решали какой-то важный, деловой вопрос, но какое у них могло быть дело? Что они могли обсуждать за спиной Виктора? Они же даже толком не знали друг друга – в этом Виктор был уверен на все сто.
– Надеюсь, вы не скучали? – спросил он, вернувшись за стол.
– Эрни жаловался на несправедливость судьбы, – сообщила Жозефина.
Нет, скорее всего, показалось, – решил Виктор, – во всем виновато письмо.
– А судьба, по-твоему, несправедлива? – спросил он, стараясь выглядеть беззаботно.
– А ты сам подумай. Не далее как вчера в обувном магазине с меня содрали целое состояние.
– А чего ты хотел, покупая дорогие туфли?
– Вот именно, туфли. Их же почти на тебе и не видно. Я понимаю, когда надо платить за платье, или пальто, или… но туфли.
– Бриллианты ещё меньше. И что?
– Вот об этом я и говорю.
– Ну что тут можно сказать. Жизнь вообще несправедлива и не поддаётся логике. Не зря её принято ассоциировать с женским началом. Но у меня не совсем хорошие новости. Мы должны срочно уехать.
– Жаль. Чертовски жаль, – огорчился Эрни. Жозефина, казалось, ждала подобного развития событий.
– Пойдём собираться, дорогая.
26
Похороны Джеймса получились более чем скромными. Конечно, если бы его хоронили в Париже или в Шотландии… Здесь же, в Клермоне, кроме Виктора с Жозефиной, немногословного священника, да кладбищенских рабочих никто не пришёл проводить его тело в последний путь.
Джеймс… Ещё неделю назад он рассказывал им о Ложе за завтраком в ресторане гостиницы «Пилигрим», в которой они остановились, примчавшись в Клермон по его требованию.
– Не думаю, что мои слова станут для вас чем-то вроде откровения, но, тем не менее, перед тем как перейти к тому, ради чего я вас сюда вызвал, я позволю себе небольшой исторический экскурс, – начал он свою речь. – Как вы, наверно, давно уже позабыли, именно здесь, в Клермоне, 26 ноября 1095 года на созванном им специально для этого соборе, папа Урбан II произнёс весьма зажигательную речь, в которой призвал всех христиан к священной войне против ислама, что и послужило поводом для начала крестовых походов. А в 1118 году девять французских рыцарей во главе с дворянином из Шампани по имени Гуго де Пайен взяли на себя обязанность оказывать вооружённую защиту паломникам, охраняя их на пути к святым местам. Несмотря на кажущуюся абсурдность этой затеи, она была поддержана как Иерусалимским королём Балдуином II, так и папой. Так возник «Орден бедных рыцарей Христа и Соломонова храма», более известный нам как орден Тамплиеров. Король передал ордену часть своих земель, включая некую мечеть, построенную на месте знаменитого храма Соломона, построенного, в свою очередь, на том самом месте, где задолго до него стоял легендарный храм Еноха.