Виктор
Шрифт:
Все взгляды устремлены на меня, ожидая моей следующей команды. Пожалуйста, будь в порядке. Я иду за тобой.
— Босс, — окликает меня хакер, и я поворачиваю к нему голову. — У нас есть местоположение.
Я начинаю уходить, крича: — Отправь сообщение с адресом, — нельзя терять время.
Когда подхожу к своему Land Rover, я клянусь себе, что если она хоть как-то пострадает, то разорву их на куски, один за другим. Затем отправлю конечности другим в качестве предупреждения.
Но сначала мне нужно найти способ войти и выйти, не навредив Амайе.
Мы
Я поворачиваюсь к одному из своих людей и киваю в сторону Ивана.
— Схватить его. Он нужен мне живым.
Когда мы пробиваемся сквозь толпу, я замечаю, что Амайи здесь нет, поэтому бросаюсь вверх по большой лестнице. Сквозь звуки выстрелов слышу ее приглушенные крики. Я даже не думаю; распахиваю дверь пинком и вижу этого ублюдка Дэмиена на ней. Из моего горла вырывается рев, и я бросаюсь к нему
Отбрасываю его назад, ударяя головой о стену, чтобы вырубить. Кровь стекает по его голове, оставляя красные пятна на нежно-розовых стенах.
— Амайя, — бормочу я, подходя к ней. Ее глаза широко раскрыты, на залитом слезами лице, она не смотрит на меня.
Кто-то передает мне ключ, и я освобождаю ее запястье, прикрывая рану в том месте, где она пыталась вырваться. Я помогаю ей одеться и прижимаю ее к груди, затем кричу своим людям, чтобы они также схватили Дэмиена. Она рыдает у меня на груди, отчаянно цепляясь за рубашку.
Я не могу видеть ее в таком состоянии. Мне нужно медленно убить их всех. Или, лучше, оставить в живых, чтобы Амайя могла отомстить.
— Отнесите их обоих на склад, — приказываю я, вынося Амайю.
Садясь в машину, я кладу ее к себе на колени на заднем сиденье. Константин заводит машину и без единого слова отвозит нас обратно. Возможно, я только что начал войну, но она того стоит.
Когда мы приезжаем ко мне домой, я несу ее в свою спальню. Она ничего не говорит, и не смотрит на меня. Я даже не уверен, слышит ли, пока находится в шоке. Я нежно укладываю ее на свою кровать и укрываю, затем вызываю врача. В конце концов она засыпает, пока мы ждем его появления.
Она не разговаривала ни со мной, ни с кем другим с тех пор, как нашел ее. Но я остаюсь рядом, чтобы присматривать за ней и убедиться, что она в безопасности.
Я убираю прядь волос с ее лица, нежно целуя в лоб, когда она плачет во сне. Затем отхожу и сажусь в кресло. В конце концов, мои глаза тяжелеют, и я больше не могу их держать открытыми.
Щелчок пистолета выводит меня из сна. Автоматически я тянусь за своим, но понимаю, что его нет на тумбочке. Я резко поднимаю голову, и наши глаза встречаются. Она держит мой пистолет, направленный на меня.
— Ты убил его. Ты убил Дмитрия, — шипит она. Я сжимаю челюсти; я пытался сохранить это в секрете.
— Ты хочешь застрелить меня? — спрашиваю я.
Она не отвечает, но вместо этого делает
— Сделай это, — говорю я. — Если это то, чего ты хочешь. Сделай это, нажми на курок.
Ее хватка крепнет, и слезы нависают на ресницах. Она пытается их смахнуть. В моем сердце странная боль; я чувствовал это с тех пор, как узнал, что ее похитили. Как будто она могла исчезнуть навсегда.
— Я была для тебя просто игрой? — шепчет она, но я качаю головой.
— Нет, я не знал, кто ты, до того, как мы встретились, — это не ложь.
— Тебя вообще волнует, что ты убил человека? — пистолет дрожит в ее руках. Я не двигаюсь. Знаю, что этот вопрос важен для нее, поскольку мы говорим о ее брате. Но я также не могу лгать ей, даже если она какое-то время будет меня ненавидеть.
— Нет, для меня это не важно. Твоя семья убила мою мать. После войны, в которой погибли многие другие, мы заключили договор. Кто-то из тех, кто работал с нами, должен был жениться на члене твоей семьи. Почти десять лет все было хорошо. Они нарушили договор. Я бы не изменил это, даже если бы мог. Он заслужил это и знал, что это случится. Он сам вырыл себе могилу.
Слезы катятся по ее щекам, и мне хочется вытереть их, зная, что я их причина. Я бы хотел, чтобы она могла понять, как устроена моя жизнь.
Она снова отодвигается. Я продолжаю говорить: — Но ты, Амайя, ты единственная из Коскович, кого я бы никогда не обидел. Ты единственная, ради кого я готов отдать свою жизнь, потому что по какой-то чертовой причине понял, что начинаю влюбляться в тебя, — признаюсь я, сердце стучит у меня в ушах, заполняя тишину между нами. Я хочу, чтобы она произнесла что-нибудь и сказала мне, что чувствует то же самое. Или, по крайней мере, что не ненавидит меня.
Она качает головой.
— Ты уже причинил мне боль. Ты заставил меня открыться тебе, довериться. Я впустила тебя в свое тело, — кричит она, размахивая пистолетом.
Мне нужно быть внимательным, пока она случайно не поранилась.
— Пристрели меня или отдай пистолет.
Ее плечи опускаются от команды в моем голосе, и она падает на колени, с глухим стуком роняя пистолет, что мгновенно заставляет меня действовать. Я отбрасываю пистолет ногой и опускаюсь перед ней на колени, обнимая ее тело, но она сопротивляется, крича, чтобы я не прикасался к ней.
Я знаю, что должен отпустить, но не могу. Она ломается, и я виноват в этом. Мои глаза жжет, эмоции борются за то, чтобы вырваться наружу. Я не плакал с тех пор, как умерла мать. А теперь теряю еще одну важную для себя женщину. Я не знаю, кого сейчас ненавижу больше — себя или Ивана Косковича.
Я целую ее в висок.
— Позволь мне хотя бы убедиться, что тебя не пообещали выдать замуж за кого-то другого.
Она замирает в моих объятиях.
— Что?
Я вздыхаю, зная, что причиню ей еще больше боли, рассказывая о реальности жизни в мафии. Даже если не росла с ними, она единственная дочь Ивана. Она не будет неприкосновенна. Особенно теперь, когда унаследует все, после смерти Ивана. Им нужен преемник.