Вилла «Аркадия»
Шрифт:
Дверь внизу снова открылась. Лотти лежала и слушала, как кто-то поднимался по лестнице.
В дверях появилась миссис Холден.
– Лотти, дорогая, я забыла сказать, что оставила в холодильнике для тебя бутерброды, так как мы, скорее всего, из церкви сразу отправимся обедать в отель. С яйцом и кресс-салатом и парочка с ветчиной. Там же стоит кувшин с лимонно-ячменным напитком. Генри говорит, ты должна постараться выпить его весь в течение дня – ты по-прежнему мало пьешь.
Лотти изобразила благодарную улыбку.
Миссис Холден стянула перчатки, глядя мимо Лотти на кровать, словно раздумывая
– Ты все еще немного температуришь, – вздохнула она. – Бедняжка. Нелегко тебе пришлось за эту неделю.
Не часто Лотти слышала такую мягкость в ее голосе. И когда миссис Холден, убрав с лица Лотти прилипшие пряди, пожала ей руку, девушка невольно ответила ей тем же.
– Ничего, что ты остаешься одна?
– Со мной все будет в порядке, спасибо, – прохрипела Лотти. – Наверное, я посплю.
– Вот и правильно. – Миссис Холден повернулась, чтобы уйти, поправив свою прическу. – Думаю, мы вернемся к двум. Обед будет ранний из-за детей. Один Бог знает, что выкинет Фредди в приличном ресторане. Представляю, как сгорю со стыда еще до того, как подадут десерт… – Она проверила содержимое сумочки. – У тебя на столике две таблетки аспирина. И не забывай, что сказал Генри, дорогая. Больше жидкости.
Лотти уже чувствовала, что погружается в сон.
Дверь закрылась с тихим щелчком.
Она проспала несколько минут или часов, когда поняла, что стук каким-то образом просочился из сна в реальность и что она смотрит на дверь и слушает, как он становится все более настойчивым. И не прекращается.
– Лотти!
Должно быть, она опять бредит. Как в тот раз, когда была уверена, что на всех подоконниках обитает коричневая форель.
Лотти прикрыла глаза. Голова горела огнем.
– Можно войти?
Она снова открыла глаза. В дверях стоял он и оглядывался, его голубая рубашка была забрызгана крошечными капельками дождя. Издалека донеслись раскаты грома. В комнате потемнело, оттого что набежали дождевые облака, создав видимость сумерек. Она с трудом села, все еще не понимая, спит или бодрствует.
– Мне казалось, ты ушел на вокзал.
Он сказал, что ему нужно забрать ящик с фруктами.
– Ложь. Ничего другого в голову не пришло.
В комнате продолжало темнеть, так что она с трудом различала его лицо. Только глаза сияли так ярко, что она подумала, не болен ли он тоже. Она на секунду опустила веки, желая убедиться, что он будет там, когда она их откроет.
– Все это очень тяжело, Лотти. Мне кажется… будто я схожу с ума.
Радость. Радость, что он здесь. Она опустила голову на подушку и протянула руку, совсем белую в полутьме.
– Лотти…
– Иди сюда.
Он одним прыжком пересек комнату, опустился на колени радом с кроватью и положил голову ей на грудь. Она ощутила ее тяжесть на влажной ночной рубашке, подняла руку и позволила себе дотронуться до его волос. Они оказались мягче, чем она ожидала, даже мягче, чем у Фредди.
– Ты заполняешь собою все. Я уже ничего вокруг не вижу.
Он поднял голову, и она посмотрела ему в глаза, янтарные даже в приглушенном свете. Мысли в голове путались, расплывались. Он придавил ее к кровати своим весом, а иначе, как ей казалось, она бы взмыла вверх и вылетела в окно, в темную, мокрую бесконечность.
– О боже! Рубашка на тебе промокла… Ты больна. Ты больна, Лотти, прости. Мне не следовало…
Он начал было отстраняться, но она притянула его обратно.
Ей даже в голову не пришло извиниться за свой вид, мокрые, немытые волосы, стойкий запах болезни – все ее чувства поглотило желание. Она зажала его лицо ладонями, их губы почти соприкасались, она ощущала, как он дышит. Они замерли на секунду, сознавая, что ожидание ценнее утоления. А потом, застонав, как от мучительной боли, он припал к ней, такой же сладостный, как запретный плод.
Ричард Ньюсом снова лопал леденцы: она видела, как он, наглый до предела, даже не стараясь потихоньку шуршать фантиками, закидывал в рот одну конфету за другой, словно сидел в заднем ряду кинотеатра. Никакого уважения. А мать его тоже хороша: сидит рядом и делает вид, что не имеет к нему никакого отношения. Хотя, конечно, как часто говорила Сара Чилтон, все Ньюсомы одинаковы: их не волнует ни порядок, ни приличия, лишь бы с ними все было хорошо.
Миссис Холден сердито взглянула на мальчишку во время исполнения 109-го псалма, но он даже бровью не повел. Спокойно развернул красную конфету, уставился на нее с безмятежностью коровы, жующей жвачку, и сунул в рот.
Какая досада, что этот противный мальчишка с его конфетами так ее отвлек: она заранее планировала подумать о Лотти и о том, что с ней делать после свадьбы Селии. Проблема не из легких: девочка должна понимать, что не может оставаться у Холденов вечно. В конце концов, ей все равно придется принять решение относительно своей будущей жизни. Она бы предложила записать ее на секретарские курсы, но Лотти была тверда в своем нежелании возвращаться в Лондон. Один раз она посоветовала ей стать учительницей – как-никак она хорошо справлялась с детьми, но Лотти отнеслась к ее идее с таким отвращением, словно она предлагала ей зарабатывать себе на жизнь на улице. В идеале было бы чудесно выдать ее замуж. Если верить Селии, Джо к Лотти неравнодушен. Но девчонка большая строптивица, поэтому неудивительно, что они рассорились.
А от Генри никакой помощи: несколько раз она заговаривала с ним об этом, но он сразу раздражался, говоря, что у бедняжки и так хватает забот, что она никому не мешает в доме и что в свое время сама найдет себе хорошую работу. Миссис Холден не совсем, правда, понимала, какими такими заботами обременена Лотти, ведь почти десять лет ей не приходилось заботиться ни о куске хлеба, ни об одежде, но спорить с мужем не хотелось (особенно в такой момент), поэтому она не настаивала.
«Разумеется, она останется с нами столько, сколько захочет, – уверяла она Дейрдре Колкухоун. – Мы любим Лотти как родную». Иногда она искренне сама в это верила, например, когда девочка лежала больная, беспомощная на своей узкой кроватке. Ее гораздо легче было любить, когда она была уязвима, в слезах и поту и не выпускала ежовых колючек. Но где-то в глубине души Сьюзен Холден сознавала, что лукавит сама с собой.