Вилла Рубейн. Остров фарисеев
Шрифт:
— Ты еще совсем ребенок, — дрожащим голосом ответила Кристиан. — Иди-ка ты лучше домой!
Грета всхлипнула в темноте.
— Я не… я не хочу домой, но я боюсь летучих мышей. А ты не боишься, Крис?
— Боюсь, — сказала Кристиан, — но я хочу взять картины.
Щеки ее горели, она вся дрожала. Нащупав нижнюю ступеньку, она вместе с Гретой, цеплявшейся за ее юбку, стала подниматься по лестнице.
Тусклый свет наверху приободрил девочку, которая больше всего боялась темноты. Одеяло, которое прежде висело на двери, ведущей на чердак, было сорвано, ничто не закрывало пустой комнаты.
— Вот видишь, здесь никого нет, — сказала Кристиан.
— Да-а, — прошептала Грета, подбежала к окну и прижалась к стене, словно летучая мышь, внушавшая ей такое отвращение.
— Но здесь уже побывали! — сердито воскликнула Кристиан, показывая на осколки гипсового слепка. — И разбили это.
Она стала вытаскивать из угла холсты, натянутые на деревянные, грубо сколоченные подрамники, стараясь захватить как можно больше.
— Помоги мне, — крикнула она Грете. — Скоро станет совсем темно.
Они собрали кипу этюдов и три больших картины, сложили их возле окна и стали разглядывать при слабом сумеречном свете.
— Крис, а они тяжелые, — жалобно сказала Грета, — нам их не унести, и калитка уже заперта.
Кристиан взяла со стола острый нож.
— Я их срежу с подрамников, — сказала она. — Послушай! Что это?
Под окном послышался свист. Сестры, схватив друг, друга за руки, опустились на пол.
— Эгей! — крикнул кто-то снизу.
Грета подобралась к окну и осторожно выглянула на улицу.
— Это всего лишь доктор Эдмунд; значит, он еще ничего не знает, прошептала она. — Я позову его, он уходит!
— Не надо! — вскрикнула Кристиан, схватив сестру за платье.
— Он бы нам помог, — сказала Грета с упреком, — и если бы он был здесь, было бы не так темно.
Щеки Кристиан горели.
— Я не хочу, — сказала она и стала возиться с картиной, пробуя поддеть ножом край холста.
— Крис! Вдруг сюда кто-нибудь придет?
— Дверь завинчена, — рассеянно ответила Кристиан.
— Крис, но мы ведь отвинтили винты, теперь всякий может войти!
Кристиан, подперев рукой подбородок, задумчиво посмотрела на нее.
— Чтобы срезать эти картины осторожно, надо потратить много времени. А может быть, мне даже удастся снять их с подрамников, не срезая. Завинти дверь и иди домой, а я останусь здесь. Утром, когда откроют калитку, придешь пораньше, отвинтишь дверь и поможешь мне унести картины.
Грета ответила не сразу. Наконец она неистово замотала головой.
— Я боюсь, — прошептала она.
— Обе мы не можем оставаться здесь всю ночь, — сказала Кристиан. — Если кто-нибудь подойдет к двери нашей спальни, некому будет откликнуться. Да и через калитку нам эти картины не перекинуть. Кто-то из нас должен идти домой; через калитку ты перелезешь… а там бояться нечего.
Грета стиснула руки.
— Ты очень хочешь взять эти картины, Крис?
Кристиан кивнула.
— Очень, очень?
— Да… да… да!..
Но Грета не трогалась с места и вся дрожала, как дрожит зверек, когда чует опасность. Наконец она встала.
— Я иду, — сказала она упавшим голосом. В дверях она обернулась.
— Если мисс Нейлор спросит меня, где ты, Крис, я чего-нибудь выдумаю.
Кристиан вздрогнула.
— Я совсем забыла об этом… Грета, прости меня! Лучше пойду я.
Грета живенько сделала еще шаг.
— Я умру, если останусь здесь одна, — сказала она. — Я могу сказать ей, что ты спишь, а ты здесь ложись спать, и тогда это будет правда.
Кристиан обняла ее.
— Прости меня, милая; жаль, что я не могу пойти вместо тебя. Но если уж придется лгать, то я бы на твоем месте не стала бы хитрить.
— Правда? — с сомнением спросила Грета. — Да.
«Нет, — сказала про себя Грета, спускаясь по лестнице. — Нет, я скажу по-своему». Она вздрогнула и продолжала в темноте нащупывать ступеньки.
Кристиан прислушивалась, пока не раздался звук завинчивавшихся винтов, грозивший ей опасностью и одиночеством.
Опустившись на колени, она стала отделять холст от подрамника. Сердце ее яростно колотилось; при малейшем дуновении ветерка или донесшемся издалека шуме она прекращала работу и затаивала дыхание. Поблизости не было слышно ни звука. Она работала, стараясь думать только о том, что именно здесь вчера вечером она была в его объятиях. Казалось, это было так давно! В темноте ею овладел смутный ужас, жуткое чувство одиночества. Вспышка решимости, казалось, погасла и уже не согревала ее.
Нет, она не годится ему в жены, раз при первом же испытании ей изменило мужество! Она стиснула зубы, и вдруг ее охватил странный восторг, словно она тоже вступила в жизнь, узнала о себе что-то такое, чего не знала прежде. Она поранила пальцы, но боль была ей даже приятна; щеки горели; дыхание участилось. Теперь ее не остановят! Эта лихорадочная работа в темноте была ее первым жизненным крещением. Она отделила холсты и, аккуратно скатав их, связала веревкой. Она хоть что-то сделала для него! Этого у нее не отнимешь! Она спасла частицу его души! В эту ночь он стал ей ближе! Пусть делают, что хотят! Она легла на его матрас и вскоре заснула…
Кристиан разбудил Скраф, лизнувший ее в лицо. У постели стояла Грета.
— Проснись, Крис! Калитка отперта!
В холодном утреннем свете девочка, казалось, вся светилась теплыми красками, глазенки ее блестели.
— Теперь я не боюсь; мы со Скрафом не спали всю ночь, чтобы не пропустить утра… Это было так интересно… Но знаешь, Крис, — закончила она жалобно, — я солгала.
Кристиан обняла ее.
— Пойдем скорей! Там никого нет. А это картины? Подняв сверток за концы, сестры снесли его вниз и направились со своей ношей, похожей на человеческое тело, по тропинке между рекой и виноградником.