Вилла Рубейн. Остров фарисеев

Голсуорси Джон

Она вытянула свои бледные губы и поцеловала девушку в еще более бледную щеку.

Когда Кристиан вышла из комнаты, она опустилась в кресло, сморщила лоб и стала томно разрезать журнал. «Бедняжка Кристиан! — подумала она. — Как тяжело она переживает все это! Мне жаль ее, но, пожалуй, это подготовит ее к тому, что может случиться. Психологически это интересно».

Вещи Кристиан уже были упакованы, и Доминик с Барби ждали ее. Несколько минут спустя они уже ехали к станции. Кристиан усадила Доминика напротив.

— Рассказывайте, — попросила она его.

У Доминика поднялись брови, и он виновато улыбнулся.

— Мадмуазель,

мистер Трефри велел мне держать язык за зубами.

— Но мне-то вы можете сказать, Доминик. Барби ничего не поймет.

— Вам, пожалуй, мадмуазель, — сказал Доминик тоном человека, примирившегося со своей судьбой. — Ведь вы сейчас же забудете обо всем, что услышите. Мой хозяин плох, у него ужасно болит здесь, у него кашель, он совсем плох, совсем плох.

Девушку охватил страх.

— Мы ехали всю ночь, — продолжал Доминик. — Утром мы приехали. Сеньор Гарц пошел по вьючной тропе; он доберется до Италии… он уже в Италии. А мы остановились в Сан-Мартино, хозяин лег спать. Мы вовремя добрались, и то я еле раздел его, так у него распухли ноги. К вечеру приехал верхом сеньор из полиции, весь красный, потный; я ему соврал, что мы были в Паневеджо, а так как мы туда и не заезжали, то он вернулся оттуда злой… Mon Dieu!.. злой, как черт. Мне было лучше не попадаться ему на глаза, и пока он разшваривал с хозяином, я не входил туда. Но они много кричали. Я не знаю, что там было, только наконец сеньор из полиции выскочил из комнаты хозяина и уехал. — Лицо Доминика застыло в сардонической ухмылке; он почесывал пальцем одной руки ладонь другой. — Мистер Трефри после этого приказал мне принести виски, но у него не осталось денег, чтобы заплатить по счету, — это уж я точно знаю, пришлось заплатить самому. А сегодня, мадмуазель, я одел его, и мы очень медленно доехали до Ауэра; дальше он ехать не мог и слег. Он очень болен.

Кристиан овладели тяжелые предчувствия; остаток пути они ехали молча, и только Барби, деревенская девушка, в восторге от путешествия по железной дороге вздыхала: «Ach! Gnadiges Fraulein! [33] — и посматривала на Кристиан сияющими глазами.

Как только они прибыли в маленькую гостиницу, Кристиан пошла к дяде. У него в комнате были завешаны окна и пахло воском.

— А, Крис, — сказал он, — рад тебя видеть.

Облаченный в голубой фланелевый халат, с ногами, укутанными в плед, он лежал на кушетке, удлиненной с помощью стульев. Он протянул руку — вены на запястье, не прикрытом слишком коротким рукавом халата, были вздуты. Кристиан, поправляя подушки, с тревогой смотрела ему в глаза.

33

Ах, барышня! (нем.).

— Я не совсем здоров, Крис, — сказал мистер Трефри. — Мне как-то не по себе. Завтра я поеду вместе с тобой домой.

— Дядя, позвольте мне послать за доктором Дони.

— Нет, нет! Он мне успеет надоесть, когда я вернусь домой. Для врача он человек очень неплохой, только я терпеть не могу его супчиков… одни кашки да супчики, а поверх всего эти мерзкие лекарства! Пошли ко мне Доминика, девочка. Надо привести себя в порядок! — Он потрогал небритую щеку и запахнул халат на груди. — Взял у хозяина. Когда вернешься, кое о чем поговорим.

Час

спустя, когда она вошла к нему в комнату, он спал. Прислушиваясь к его неровному дыханию, она старалась догадаться, о чем он собирался говорить с ней.

У него совсем больной вид! И вдруг ей пришло в голову, что мысли ее заняты совсем не им… Ведь это он возил ее на спине, когда она была совсем маленькой; это он делал ей бумажные треуголки и лодочки; это он учил ее править лошадьми; это у него она сидела на коленях; это он делал подарки без счета и получал в благодарность поцелуи. И теперь он болен, а она думает о другом! Он был для нее олицетворением всего самого дорогого, самого близкого, и все же перед глазами ее стоял образ другого.

Вдруг мистер Трефри проснулся.

— Уж не спал ли я? Кровати здесь чертовски жесткие.

— Дядя Ник, вы мне не скажете, что с ним?

Мистер Трефри взглянул на нее, и Кристиан, не выдержав его взгляда, опустила глаза.

— Он благополучно добрался до Италии; полицейские гнались за ним не очень усердно — сколько лет прошло! От взятки они не отказались. А теперь послушай меня, Крис!

Кристиан подошла поближе, он взял ее за руку.

— Мне бы хотелось, чтобы ты все-таки подумала. Дело не в положении, дело не в деньгах, потому что, в конце концов, у меня всегда найдется… Кристиан отрицательно покачала головой. — Но, — настаивал он дрожащим голосом, — дело в том, что вы люди разного происхождения, а это серьезная вещь, дело в этом анарх… политическом заговоре, дело в разном образе жизни, а это тоже серьезная вещь, и наконец то, к чему я клоню, Крис… дело в самом человеке!

Кристиан отдернула руку. Мистер Трефри продолжал: — Ну, что ж… Я человек старый и люблю тебя, но я должен высказать все, что у меня на уме. Он смелый, он сильный, он серьезный, но у него чертовски горячий норов, он эгоист, и… и тебе нужен не такой муж. Если ты выйдешь за него, то пожалеешь, помяни мое слово. Ты вся в отца, а он был прекрасным человеком, но слишком мягким. С Гарцем вы как земля с железной рудой будете — сколько их не смешивай, все равно врозь!

Он откинул голову на подушки и, протянув руку, сказал печально:

— Поверь мне, дорогая, тебе нужен не такой муж.

Кристиан, отводя глаза, тихо сказала:

— В этом я могу верить только себе.

— Ага! — пробормотал мистер Трефри. — Ты довольно упряма, но упрямство — это еще не сила характера. Ради него ты пожертвуешь всем, ты будешь молиться на него, но первой скрипки в его жизни тебе никогда не играть. Он всегда будет занят самим собой и своей работой, или как он там еще называет свое малевание картин, и в один прекрасный день ты поймешь это. Ты разочаруешься, и, уж само собой разумеется, я не желаю тебе этого, Крис.

Он вытер лоб, на котором выступили капельки пота.

— Вы не понимаете, — сказала Кристиан, — вы не верите в него, вы не можете понять этого. Пусть для него будет главной работа, а не я… пусть я посвящу ему мою жизнь, а он не сможет отплатить мне тем же… мне все равно! Он даст мне то, что может, и мне не надо большего. Если вы боитесь за меня, дядя, если вы думаете, что жизнь у меня будет слишком тяжелой…

Мистер Трефри кивнул.

— Думаю, Кристиан.

— Да, но я не хочу больше жить в теплице, я хочу узнать настоящую жизнь. А если мне придется плохо, то кому какое до этого дело.