Виргинцы (книга 1)
Шрифт:
– Вздор, милейший Уилл! Готов держать с вами пари, что вы весите вдвое больше него, - воскликнул Джек Моррис.
– Идет, Джек!
– со смехом ответил милорд.
– Все пари по двадцать пять фунтов. Вы принимаете это его пари, мистер Уорингтон?
– Нет, мой милый... хватит и одного, - сказал Джек.
– Прекрасно, мой милый, - ответил милорд.
– А сейчас мы займемся нашим последним пари.
Гарри, облаченный в лучшие свои шелковые чулки, черные атласные штаны и изящные гетры, в отличие от своего противника, не решился спять башмаки, впрочем, тяжелые сапоги со шпорами, которые были на том, меньше всего подходили для состязания в прыжках. Перед ними была ровная полоса дерна ярдов в тридцать
Друг лорда Марча положил на землю платок, указывавший место, откуда соперники должны были прыгать, а мистер Вулф встал по другую сторону лужайки, чтобы отмечать длину их прыжков.
"Милорд прыгал первым, - сообщил мистер Уорингтон в письме, адресованном миссис Маунтин, Каслвуд, Виргиния, которое сохранилось до наших дней.
– Он хотел, чтобы начал я, но я вспомнил историю про сражение при Фантенуа, которую часто рассказывал мой любимый Джордж, и сказал: "Monseigneur le Comte, tirez le premier, s'il voua play {Господин граф, стреляйте первым, пожалуйста (франц.).}. И он прыгнул в одних чулках, а я в честь Старой Виргинии имел удавольстие побить его сиятельство больше, чем на два фута, и имено на два фута девять дюймов, потому, что я прыгнул на двадцать один фут три дюйма по мерке троктирщика, а его сиятельство только на восемнадцать футов шесть дюймов. Я уже до этого выиграл у него парри по поводу нашего веса (я ведь сразу увидел, что он весит меньше). Так что он и мистер Джек заплатили мне свои два проигрыша. Передай матушке мой самый почтительный поклон - она на меня не рассердится, потому что я держал парри ради чести Старого Доминиона, а мой противник был знатный вельможа; у него у самого есть два граффства, а после смерти отца он будет герцогом. Парри тут в большой моде, и все молодые арестакраты и светские люди держат парри с утра до вечера.
Я сказал им, - может быть, напрасно, - что у нас в Виргинии есть джентльмен, который прыгает дальше меня на добрый фут, а когда они спросили, кто это, и я ответил, что полковник Дж. Вашингтон, - это же правда, ты знаешь, и побить меня может он один и в своем граффстве и в моем, - то мистер Вулф стал меня без конца расспрашивать про полковника Дж. В. и сказал, что слышал о нем, и говорил про неудачную прошлогоднюю икспидицию так, словно знал там каждый дюйм земли, и еще он знал названия всех наших рек, только Потомак назвал "Потамаком", и мы все очень смеялись. Лорд Марч другой его титул лорд Раглен - совсем не агарчился из-за проигрыша, и он с его приятелем отдали мне деньги из своих кошельков, что пришлось очень кстати, потому что мой совсем опустел после того, как я одарил слуг кузена Каслвуда и купил лошадь в Окхерсте, и мне иначе пришлось бы снова обратиться за деньгами к лондонскому или бристольскому агенту моей досточтимой матушки".
Когда состязание окончилось, четверо джентльменов вышли из сада "Белого Коня" на Променад, где к этому времени собралось немало гуляющих, по чьему адресу мистер Джек, человек непосредственный и откровенный и к тому же наделенный весьма громким голосом, принялся отпускать замечания, далеко не всегда лестные. Когда же шутил лорд Марч, - а его сиятельство на шутки не скупился, - мистер Джек гомерически хохотал.
– Ха-ха-ха! О, господи! Милейший граф, ваше сиятельство, дорогой мой, вы меня убьете!
"Прямо казалось, будто он хочет, - писал проницательный Гарри миссис Маунтин, - чтобы все знали, что его друг и собеседник - графф!"
Мимо них, надо сказать, дефилировало самое разнообразное общество. Мосье Польниц, одетый не более пышно, чем за обедом, улыбнулся им и взмахнул огромной шляпой, отделанной позументом и грязноватыми перьями. Затем молодым людям поклонился лорд Честерфилд в кафтане жемчужного цвета, при синей ленте и звезде.
– Готов поставить на старикана против всего королевства, да и Франции тоже, что в умении снимать шляпу с ним не сравнится никто!
– заметил лорд Марч.
– Он не менял ее фасона уже лет двадцать. Вон поглядите! Опять снята! А видите этого неуклюжего рябого мужлана с табачной физиономией, который в ответ только прикоснулся к своей касторовой шляпе? Черт бы побрал его наглость! Вы знаете, кто он?
– Нет, чтоб он провалился ко всем чертям! А кто это, Марч?
– с проклятием осведомился Джек.
– Некий Джонсон, составитель словаря, о котором лорд Честерфилд, когда этот лексикон должен был выйти, написал несколько превосходных заметок, - он покровительствовал этому невеже. Я знаю, что заметки были превосходные. Так говорит Хорри Уолпол, а он в таких вещах разбирается. Черт бы побрал этого наглого учителишку!
– Таких надо сажать в колодки и выставлять у позорного столба! загремел Джек.
– А толстяк, с которым он прогуливается, тоже один из этих писак печатник по фамилии Ричардсон, он написал "Клариссу".
– Боже великий! Неужели, милорд, это великий Ричардсон? Автор "Клариссы"?
– в один голос воскликнули полковник Вулф и мистер Уорингтон.
Гарри бросился вперед, чтобы получше рассмотреть старика, который, переваливаясь, шел по аллее в сопровождении роя восхищенных дам.
– Ах, любезный сэр!
– говорила одна из них.
– Вы слишком велики и хороши для этого мира; но, конечно, вы были посланы наставить его в добродетели!
– О дражайшая мисс Мулсо! Но кто наставит наставника?
– спросил добросердечный старый толстячок, поднимая к небу ласковое круглое лицо.
– И у него есть свои недостатки и заблуждения. Даже возраст и опытность не мешают ему споты.... Боже мой, мистер Джонсон! Прошу прощения, я, кажется, наступил вам на мозоль!
– Совершенно верно, сударь: вы наступили мне на мозоль и получили прощение, - ответил мистер Джонсон и продолжал бормотать какие-то стихи, уставясь в землю, заложив руки за спину и раскачиваясь так, что по временам его внушительная трость оказывалась в опасной близости от честных кротких глаз его собрата по перу.
– Они видят не слишком хорошо, милейшая мисс Мулсо, - сказал тот, вновь обращаясь к молодой девице, - но все же я предпочту держать плеть моих ресниц подальше от обуха мистера Джонсона. Ваш слуга, сударь!
– Тут он снял шляпу и отвесил низкий поклон мистеру Уорингтону, который, залившись румянцем, приветствовал прославленного писателя и поспешил скрыться в толпе. Прославленный писатель привык к поклонению. Еще никогда человеческое тщеславие не раздувалось столь нежным ветерком. Восхищенные старые девы осыпали его чаинками и кадили ему кофейниками. Матроны лобызали туфли, которые вышивали для него. Вокруг его ночного колпака сиял ореол добродетели. Было время, когда вся Европа волновалась, вздыхала, восторгалась, трепетала и лила слезы над страницами этого бессмертного, низенького, доброго человека с круглым животиком. Гарри вернулся к своим спутникам, весь сияя и полный гордости, потому что великий человек ответил на его приветствие.
– Ах!
– сказал он.
– Я очень рад, милорд, что увидел его.
– Увидели его? Да, черт побери, вы, наверное, можете его видеть хоть каждый день у него в печатне, - заметил Джек со смехом.
– Мой брат говорил, что он и мистер Фильдинг, если я не перепутал фамилию, - самые великие гении Англии, и часто повторял, что первое свое паломничество, когда мы приедем в Европу, он совершит к мистеру Ричардсону!
– воскликнул Гарри, всегда готовый горячо встать на защиту мнения своего самого любимого друга.