Витч
Шрифт:
Ждать пришлось недолго — Зонц появился в кофейне спустя двадцать минут после Максима. Под мышкой у него была небольшая папка.
— Что-нибудь уже заказали? — спросил, присаживаясь и кладя папку на стол.
— Себе да, вам не знаю что.
— А я ничего и не буду. Я ведь только на пару минут.
— Неужели обойдемся без длинных речей о спасении народа посредством его оглупления?
— Сегодня обойдемся, — рассмеялся Зонц.
Солнце в его мире, кажется, никогда не заходило. Вот и не верь после этого в силу
— Я вам принес то, что вам будет любопытно. И что даст вам ответы на все вопросы. Конечно, проза не без художественности. В смысле фантазии. Автор не везде мог лично присутствовать, что то додумал. Но это вам не стенды привольчан.
На этих словах Зонц скосил многозначительный взгляд на папку.
— Что там? — спросил Максим.
— Там книга Блюменцвейга.
— Это то, что забрал Панкратов?
— Все вам надо знать, — несколько раздраженно ответил Зонц. — Я вам рукопись, а вы мне вопросы. Да, это то, что забрал Панкратов.
— И вы мне так просто ее даете.
— А что вы сделаете? Опубликуете?
Максим подумал, что опубликовать ему действительно ее негде.
— Почему же? Могу в Интернет выложить.
— Ваше право, — пожал плечами Зонц. — Интернет большая свалка. Даст бог, найдется один читатель. Да и тот не поверит. Эта книга была опасной только в руках самого Блюменцвейга. Он был мастером самопиара. А без него… Впрочем, я, если честно, ожидал немного другого… Слишком уж все гротесково он тут описал. Зря я боялся… Мда-а… Бог с ней. Вы лучше скажите, что надумали по поводу моего предложения.
— Это сторожем в вашем торговом центре?
Зонц усмехнулся и посмотрел куда-то в сторону, ничего не сказав.
Подошла официантка и поставила чашку с чаем. Хотела спросить у Зонца, не желает ли он чего, но Зонц замахал руками, и она, развернувшись, молча удалилась.
Максим хлебнул чая и приоткрыл папку. На глаз скорее повесть. Листков от силы шестьдесят-семьдесят. Затем достал первый лист. Это была рукопись. Самая настоящая. Безо всяких машинок и компьютеров. Вверху было написано большими печатными буквами «Из истории Привольска-218. Яков Блюменцвейг». Ниже шел странный эпиграф, который автор без смущения подписал коротким «Я».
Серость не хочет быть серостью — Она создает мир серее себя, Чтобы оправдать свое существование. Так и идет все по спирали. А потом серость съест всех. Ам!
А еще ниже шел текст. Почерк у покойного был мало того что мелкий, так еще и жутко неразборчивый: все буквы валились, как пьяные, на правый бок, словно собирались умереть вслед за хозяином, их накарябавшим.
«Хоть дешифровщиков вызывай», — подумал Максим.
Зонц неожиданно хлопнул себя ладонями рук по коленям и встал.
— Не трудитесь читать здесь и сразу. Чтиво занятное, но, увы, требует напряжения зрения и воображения. А если насчет работы надумаете, позвоните.
Затем он
Допив чай, Максим расплатился, взял папку и поехал домой.
Еще в дороге начал читать книгу. Увлекшись, проехал нужную остановку. В маршрутке выронил несколько листков — чертыхаясь, собрал.
Дома продолжил чтение, предварительно заварив себе крепкий чай. Через час закончил.
Настроение было паршивым.
Нет, написана книга была довольно живым языком, но Зонц был прав — Блюменцвейг нарисовал всех, включая самого себя, в каком-то злом юмористическом свете. Наверняка что то досочинил от себя. Без этого он не мог. Зато Максим знал теперь, как обстояло дело. Единственной неясностью оставалась лишь смерть Блюменцвейга, но принципиально она ничего не меняла.
XXX
Ровно в десять заехал Толик, и они с Максимом отправились по адресу, накарябанному карандашом на огрызке листка, который Толик не выпускал из рук, как будто это был как минимум план острова сокровищ. Они долго блуждали на Толиковой «хонде» по каким-то переулкам, наконец вырулили к нужному особняку. На тротуаре перед ним стояла вереница черных джипов с тонированными стеклами.
— Солидный автопарк, — сказал Максим.
— Подожди меня в машине, я сейчас, — сказал Толик и, выскочив из машины, побежал к дверям. Там долго переругивался с кем-то через домофон, отчаянно жестикулируя. Затем вернулся.
— Ну что? — вопросительно вздернул подбородок Максим.
— Да внутрь не пускают. У них там секреты всякие. Я думал, правда пустят, а теперь… Но это неважно. Потому что они сейчас выйдут, и мы поедем на инициацию.
— На что?
— Инициацию! Посвящение в смысле. У них бывают выездные заседания, оказывается. Это даже лучше.
Почему это должно быть лучше, Максим не знал Голик на все смотрел с оптимизмом. Максим вздохнул и, откинувшись на спинку сиденья, закурил. Едва сделал первую затяжку, как двери особняка открылись.
— Вот! — радостно дернулся всем телом Толик. — Выходят!
Максим нагнулся, чтобы получше рассмотреть выходящих людей. Их было человек пятнадцать. Все, как один, в темных пальто. Толик побежал к ним. Там что-то спросил у коренастого лысого мужчины и суетливо вернулся к машине.
— Выходи, поедем на их джипах.
Максим, чертыхаясь и кряхтя, выкарабкался из машины.
— Это Антон, главный, — представил лысого крепыша Толик. — Мой однокурсник, кстати. А это Максим. Журналист, писатель, ну и так далее.
Максим пожал крепышу руку. Пожатие у того было, как ни странно, вялое.
— Я не главный, я — председатель, — с некоторым опозданием поправил Толика Антон.
— Простите, а в чем суть вот этого всего? — спросил Максим, ежась от промозглого осеннего ветра.