Вивальди
Шрифт:
На экране шел какой-то фильм. Сразу же стало очевидно, что поставленный хозяином дачи спектакль передразнивает это кино. Там тоже был человек в кимоно, и тоже был горящий дом. Человек в кимоно бегал потешно хромая, и с ним пытались сладить какие-то люди.
— Да, да, я же забыл! — Закричал хозяин, и побежал преувеличенно прихрамывая вокруг беседки.
Гости и переглядывались, и пожимали плечами, и совершали другие действия, показывающие их отношение к происходящему.
— Поняли!? — Кричал хромой бегун. — Поняли?! Без кино было нельзя, просто поджог. И я всегда ненавидел позднего Тарковского. Всегда хотелось поджарить его за его болтовню.
В этот момент дом вдруг страшно, всем телом захрустел как огромный, выдираемый из челюсти зуб. Все перестали смотреть на бегуна, зрелище гибнущего в страшном восторге дома было сильнее. Лопнуло и вылетело осколками вперед, окно в третьем этаже, и тут же выбило темечко постройки, и из образовавшейся дыры выбросился вертикальный фонтан огня и мелкого пылающего на лету имущества.
– ----------
Я был уверен, что все полупустые бутылки в номере Пятиплахова — декорация, вернее — реквизит. Ему зачем-то нужно создать образ спивающегося, несчастного генерала, отставленного от важных рычагов. А на самом деле там то же пойло, что и в его маленькой фляжке, с помощью которой он устроил мне маленькую амнезию на «Китеже». Но, проснувшись рано утром у себя дома — первый раз за столькие дни — я с удивлением обнаружил, что все помню. Весь продемонстрированный мне список так и стоял перед глазами. Я бросился к бумаге, разумеется, этот документ надо было выудить из неустойчивой моей памяти и закрепить на бумаге. Академик Лихачев, писатели Астафьев и Эйдельман, почему-то в один и тот же день, Бадри Патаркацишвили, артист Абдулов, труднее всего было правильно записать имена буддийских лам, а их было до десятка. Надеюсь, я их не сильно исказил. Из самых больших тузов — Андропов, Юрий Владимирович.
Состав был ошеломляющий, в некоторые имена просто не верилось. Тот же Андропов — он же страдал почками, а не нервами. Стоп, Марченко тоже утащили туда, хотя он всего лишь туберкулезник. Опять, стоп, он мог попасть в «Аркадию» как псих, больной туберкулезом. То, что он похож на психа, несомненно.
С другой стороны, с чего я решил, что эти «саркофаги» предназначены для взятия проб психического секрета? И вообще, кто их видел, кроме безумного Ипполита Игнатьевича?
Но даже, если хам Пятиплахов и сильно преувеличивает (на полях списка пригорюнилось с дюжину вопросительных знаков), все равно картинка вырастает ух ты какая! Даже вычеркнем Сухорукова, Сабониса, генерала Шаманова, Никиту Михалкова, Александра Овечкина, Леонида Якубовича, все равно когорта остается крепкая.
Зазвонил телефон.
Я специально не включил телевизор, чтобы новая порция дурацких известий не сбила меня с исследовательского настроя.
Савушка.
Никогда мне не хотелось его послать так сильно, как сейчас. Даже там, в камере с гниющим провокатором. Но тем сильнее изобразил радость от его звонка. Мы в ответе за тех, кого соблазнили. Откровенно говоря, тогда, двадцать уже лет (с лишним) тому назад переспав с его будущей женой, я как бы усыновил Савушку. Мне стало стыдно, когда они поженились. Мне стало трудно общаться с Савушкой. Я почувствовал, что обязан его опекать. И ни разу после его женитьбы не покритиковал его убогие стишата. И от Надьки держался на предельно возможном расстоянии. Получается — мы скованы одной цепью. Я из химии в журналистику, а Савушка в литературу. Из всех десятков и десятков химиков, только мы двое перевалились в гуманитарную лодку. Просто перст какой-то. Сколько раз он мне говорил что это «не просто так», что «мы особенно душевно близки друг другу». Юмор скверный, да еще и черный.
— Чего тебе?
— Извини, что так рано.
— Да, рановато.
— Ты спал?
Пересилив себя, я выдавил довольно отчужденно?
— Да, я решил сегодня выспаться.
— Знаешь, мне что-то тревожно.
Я вспомнил все его радостные завывания по поводу того, что он вот-вот станет дедом. Меня тоже радовала эта перспектива. Я решил для себя, с появлением внука у Савушки, разрешу себе отправиться на волю из мною же придуманной виноватой клетки. Придумаю повод и поссорюсь. Хватит!
— Что, осложнения у Катьки (его дочь)?
— Да, нет, беременность протекает нормально. Я про другое.
— Про какое? — Я чувствовал, как растет мое раздражение.
— У тебя не бывает такого чувства, что все как-то не так?
— Не понимаю. — Я начал поцокивать ручкой по списку Пятиплахова.
— Люди стали немножко как бы другие. Ведут себя как-то…
— Как?! — Я с трудом сдерживался: а может, взять и прямо сейчас послать его, чем не повод для ссоры?!
— Так сразу и не скажешь. А может, это со мной что-то, а Жень?
— «Со мною что-то происходит»? — Я перешел со стула на диван, только лежа я мог продолжать эту беседу.
— Нет, не про то я.
— Ты телевизор смотришь?!
— Зачем? Тут природа, иволга какая-нибудь свистнет, и мне достаточно этого сигнала — живем!
— О том, что тут у нас происходит ты, значит, не в курсе?
— Что там у вас, Черкизовский рынок закрылся? Тоже мне событие.
— Слушай, ты мне надоел, я иду спать.
— А-а, ты спал? Ты бы все же выбрался.
— Не люблю природу.
— Я уже Жень, не про природу. Глянешь своим взглядом на здешних людей, может ты растолкуешь, в чем с ними дело. Или со мной.
— Так что с ними, пример приведи какой-нибудь, факт.
— Не-ет, ты не понимаешь, это тоньше чем факт, это знаешь, полувзгляд, интонация человека меняется, всей личности тонкий порядок. Такие души, такие люди! И глубина, и простота. Русский человек, это ведь омут, но в глубине — бьет родник.
— Пиши, Савушка, стихи.
Он вдруг тяжело, протяжно вздохнул.
— Сжег я все.
Только бы удержаться и не сравнить его с Гоголем.
— Почему?
— Да дрянь это все. Незачем.
И он повесил трубку.
Некоторое время я матерился. Влез, вторгся, все затопил своей бездарной унылостью. Что он не поэт, я знал слишком давно… может ли быть поэт по имени Савелий? С сегодняшнего дня я разрешаю себе не считать своей проблемой качество его текстов. Прочтет какую-нибудь очередную утреннюю дрянь — обматерю.
Стоп!
Кольнуло в глубине сознания. Не про то я сейчас. Не про то. Савушка мне что-то подсказал, а я не понял. Чувство превосходства ухудшает мысленный обзор.
Вот оно — до Савушкиной Мстеры отсюда километров… порядочно, а он тоже что-то почуял. Неужели башня Кувакина добивает и туда?! Или дело все же не в башне? ОНО дотянулось?
Я посмотрел на свой список, — он мне больше не казался «секретным материалом». Скорей всего природа происходящего… Я встал и заметался по квартире. А ведь неплохо было бы сейчас взглянуть на Савушкиных мужичков. Впрочем, если не видел их никогда прежде, как замечу разницу?
Тупик? Остается только ждать? чего ждать? откуда?