Вивальди

Попов Михаил Михайлович

То, что придет, почти наверняка будет труднопереносимо, оно вмешается не только в порядок жизни, но и захочет нарушить и что-то в моем сознании. Что из этого соображения следует? Надо подготовиться! К чему? Будем считать это неизвестное — противником, поэтому нужны рвы, надолбы, ежи. Если ошибусь, переплачу за страховку, не страшно. Хуже, если окажусь голышом перед внезапной метелью.

Итак, надо произнесть слово. Кривляясь от острого чувства неловкости, хотя и некому было за мной наблюдать, я выдавил: конец света. Сколько раз произносил его за последние дни, и ничего внутри не царапало. Потому что произносил не всерьез. А вот когда приперло… Знаю теперь, что такое «современный человек», это человек, который

не в состоянии произнести эти слова всерьез. Душит стыд. Даже не сами слова, а смысл, смысл, стоящий за словом принять всерьез никак невозможно. Так, говорить о смерти и бояться смерти не одно и то же. То есть, я сейчас должен в известном смысле «умереть». Думать и вести себя так, как будто «конец света» есть то состояние, в которое постепенно, и неуклонно приходит окружающий мир.

Что у меня есть в загашнике на такой случай?

Я грустно оглядел свою «библиотеку», нестройное скопище разношерстных книг, большей частью прочитанных или хотя бы просмотренных, но включающих в себя довольно большой отряд тех, что я не прочту никогда. Всякий раз в сердце появляется льдинка, когда я взглядом наталкиваюсь на корешок такого тома. Купленного год, два, пять назад по случаю сходной цене в «сливе», и заброшенного в закрома для будущего чтения. Как нагло мы обращаемся с нами будущими. Тот «я» купил в каком-то накопительском раже какие-то тома, а я теперешний с этим разбирайся. Сколько лет каменеют на полках Лосевские кирпичи, собиравшиеся с радостью и трепетом: кроме «Эстетики Возрождения», так ничего толком и не прочитано. Или вот Густав Шпет. Уважаю, но не открою. Как и Эрна. И Пруст в двух изданиях зачем-то, хотя какое ни отвори — я все «У Германтов» и «У Германтов». Иногда, чтобы просто задушить тоскливую ноту, вызываемую этой мыслью — «невермор», — я насильственно выламывал безнадежного автора, и с прилежностью пожизненно заключенного грыз текст. Но все кончалось, конечно же, поражением. Плотин всегда незаметно заползал обратно в свою плоскую нору, дразня своей непроницаемостью.

Но это так, попутная болтовня. У меня же дело. Поработав час, я сложил на столе свою добычу. «Библейская энциклопедия», Библия с заложенным «Откровением», «Россия перед вторым пришествием», А. Махлаюк «Апокалипсис и мы», Этель Росс «Конец света и тот свет» (откуда она у меня взялась — ума не приложу), О. Венделевич «Человек и человечество перед лицом конца», Стивен Хокинг «Краткая история времени», В. Розанов «Апокалипсис нашего времени». Добавил я еще Ренановского «Антихриста» просто для количества.

В общем, мои «надолбы» выглядели жалко. Тогда я положил сверху кассету с фильмом Копполы «Апокалипсис сегодня». Фильм хороший, но тоже не совсем про «то».

Да, не круто.

Только загрустив, додумался порыться в Интернете. Через час, дождавшись того момента, когда удобно звонить, я выспрашивал у Василисы, нет ли у нее книжек: С. Булгаков «Апокалипсис Иоанна. Опыт догматического толкования», Дитман В. А. «Откровение св. Иоанна Богослова», Антоний Храповицкий «Творения святых апостолов и святого Иоанна Богослова», Воронцов Е. К. «Связание Сатаны», Бухарев А. М. «Исследование Апокалипсиса», Четыркин В. В. «Апокалипсис св. ап. Иоанна Богослова», Херасков М. И. «Послание апостольское и Апокалипсис», Норов А.С. «Путешествие к семи церквам, упомянутым в Апокалипсисе», Сведенборг «Суд над миром и оправдание его».

— У меня нет этих книг, — ответила Василиса очень сухо, дождавшись, когда я заткну свой фонтан. И положила трубку. Наверно решила, что это такой стеб. Если что-то подобное и было, то только от отчаянья. Понятно ведь, что «тему» мне не сдвинуть, тут нужны годы, и я дурачусь просто от бессилия.

К священнику идти все равно придется.

Включил новости. Новостей особых не было.

Опять многочисленные случаи калечения автомашин.

Не только огонь — но серная кислота, арматура. Человек в форме, дававший комментарий, очень тщательно выбирал слова для того, чтобы правильно обозначить проблему. Такое впечатление, что горят ничейные машины. По прежнему нет обращений в органы. История с Черкизовским рынком становится все страннее. Ни одно официальное лицо не желает выступить с объяснениями. А вот это интересно: хулиганские выходки в поездах метро. В тексте объявлений, что звучат в поездах, то тут, то там появляются какие-то недопустимые включения. Многочисленные жалобы граждан проверяются. Есть мнение специалистов, что это просто хулиганство, совершенное технически подготовленным человеком. На работе подземного транспорта данная история не должна отразиться.

Пошел на кухню заваривать кофе. Слушал уже одним ухом.

Сгорела дача заместителя начальника комитета Госдумы в водоохранной зоне. Расследование установило, что виновником поджога был сын хозяина. Поджог совершен в «состоянии психического нездоровья». В данный момент молодой человек обследуется. Работники Третьяковки, настаивают, что все факты возвращения ранее похищенных экспонатов — провокация, потому что такое количество… Таможенники «Шерметьево» бьют тревогу… Просто некуда складывать добровольно сданные и подброшенные наркотики.

Телефон.

Коноплев. Услышав его голос, я подумал, что фамилия его, пожалуй, наркотического происхождения. Странно, что мне никогда раньше это не приходило в голову.

— Надо поговорить.

Да, по телефону не говорят, а лишь приглашают на переговоры.

Надо признаться, я обрадовался. Все же Коноплев человек с мозгами. Насколько я мог судить по прошлой нашей беседе. Он назначил встречу в неожиданном месте. У памятника Крупской. Может быть, он просто любит монументальную скульптуру? Помниться был у нас Тимирязев, теперь вот «Бегущая по волнам». И с Ниной мы здесь однажды пересекались.

Когда он подошел, поднимая и так уже поднятый воротник, я сообщил ему эту шутку. Он настолько не отреагировал, что я напрягся. Он закурил. Два раза затянулся и бросил. В урну не попал. Подошел, поднял окурок и опустил куда надо.

Я решил ему помочь.

— Знаешь, я ведь слышал сам этого хулигана.

Он не понял.

— Сегодня в новостях говорили про метро. Дважды причем слышал. Мы были с Майкой. И главное, что по звучанию абсолютно тот же самый голос, что объявлял остальные станции. Они говорят про хулиганство, может быть, но уж больно чисто было врезано в обычный текст. Никаких швов я не заметил.

Он снова попытался закурить.

— У меня была мысль заглянуть к машинисту, но со мной — Майка. Я надеялся, что она ничего не заметила, что она ничего не заметила. Хотя, конечно, заметила. В присутствии ребенка, как-то неприятно это слышать.

— Да. Я о ней и хотел говорить.

— О девочке?

Второй окурок повторил судьбу первого. Попал в урну со второго броска.

Коноплев внимательно и длинно посмотрел мне в глаза.

— Ты извини, что к тебе с этим обращаюсь, но по прошлому разговору я понял, ты, скорей всего, будешь не против.

— Чего не против?

— Я готов снять с тебя эту обузу, если для тебя это обуза.

— Погоди, я не понимаю.

В глазах Коноплева появился испуг, он заспешил.

— Я понимаю — это слишком серьезное для тебя решение. Можешь подумать. Я немного подожду. Мне еще с Ниной надо поговорить, хотя предварительно уже было, кажется, она меня поняла, но надо еще, окончательно. Главная проблема — Рудик. С Рудиком все неясно.

Было понятно — разговор будет не таким, какого я хотел. Мне сейчас трудно было сосредоточиться на чем-то кроме «конца света». Коноплев обманул мои ожидания. Я с трудом скрывал раздражение. Мне хотелось его как-то уесть.