Вивальди
Шрифт:
— Так она уборщицей работает?
— Да. — Услышал я голос сзади.
Нина вошла так же бесшумно, как и я. Она была все в том же сером плаще, лицо ничего не выражало. Ей было плевать, что ее разоблачили. Ни Рудик, ни Коноплев, ни я не являемся отцами этого ребенка индиго хищно, улыбающегося у раковины. Да, я невольно поймал Нину на обмане, но мне скорее было от этого неловко. К тому же я не мог сообразить, что меня больше удивило: то, что Нина не проститутка, или то, что она не мать бойцовой девочки.
Но поводы удивляться еще не были исчерпаны. За спиной у Нины появился крупный,
— Развязывай! — Скомандовала ему Нина. Он быстро, чуть ли не одним движением, развязал узел, и стал разматывать веревки, опутывавшие пьяную, плачущую женщину.
— А ты неси ее пальто!
Это была команда Майке. Нина сняла с плеча сумку и достала пластиковый файл с документами, вытащила их и начала рассматривать, покусывая то верхнюю, то нижнюю губу.
— А ты что здесь делаешь? В гости зашел? Так я тебя не звала.
Она была права. Она никогда не звала меня в гости.
— Я пойду.
— Стой. Сейчас поможешь отнести Ольгу в машину.
Пьяную сестру насильственно облачили в пальто, и мы с рыжим, молчаливым предпринимателем спустили ее вниз на лифте и запихнули на заднее сиденье большого джипа.
— Ну все, я пойду. — сказал я на удивленье жалобным голосом.
— Нет, — последнее задание, — щека у Нины иронически дернулась. Забираясь в машину, она сказала. — Дождись здесь Гукасяна. Он уже едет. Отдашь ему девочку. Он все запрет там наверху.
Я огляделся. Девочка тихо-тихо стояла рядом. Смотрела грустно, вздыхала, хлопала потухшими глазками, как будто из нее через невидимый кран выпустили всю прежнюю Майку.
— Они… — начал я было, не совсем представляя какой именно хочу задать вопрос.
— Они поженятся. Она пришла к нему убираться, тут все и началось. А мамочку теперь будут лечить задорого.
В «Аркадии» подумал я, но вслух ничего не сказал.
— Вон машина Рудика, — вздохнула Майка.
Мне не хотелось с ним разговаривать и я, кивнув девочке, побрел к тому месту, где припарковался. Мне было грустно. Между мной и Майкой теперь не стояли эти тридцать три процента, отчего мое отношение к ней сильно улучшилось. Все же мы были с нею во многих необычных ситуациях. И держалась, она, надо сказать, великолепно.
Я обернулся. Смотрю: плачет. Трет кулаками глаза. Плачет?! Не из-за расставания со мной же. Из-за матери. Конечно, из-за матери. Ребенок все же, как ни крути. Подойти? Но там же Рудик. Черт с ним! Я уже шагнул к ним, но тут — телефон. Задыхающаяся Балбошина.
— Лолитку избили до полусмерти!
Оказалось — ее дневные гостьи. Ни с того, ни с сего. Я слушал, ничего не понимая. Должна же быть какая-то причина!
Рудик увел рыдающую девочку в подъезд.
— Вся изувеченная, вся. Особенно лицо.
Я представил милое, доброе лицо Лолитки. Это тоже пример работы пробужденной совести?!
А Балбошина уже тараторила про другое:
— Что ты сделал с моими экстрасенсами, в смысле, с теми что духов вызывают.
— А что?
А то, сказала она, что у них вообще теперь паника в их загробном мире. Ребята все бледные ходят, вчера перепились. У них там даже духи близких
— Чего смеешься, дурак!?
— Это не дух прямо, а вирус какой-то, знаешь, как в компьютере. Кто-то сочинил его здесь у нас, талантливых гаденышей хватает, и запустил в загробный мир, он там и начал безобразничать.
— Пошел к чету. — буркнула Балболшина, как будто я пошелал ей ни пуха, ни пера.
Я некоторое время глупо улыбался, стоя на краю тротуара. Мне нравилась моя внезапная идея: хакеры загробного мира! Тот свет, это ведь тоже в каком-то смысле сеть. Если есть кто-то, кто может облучать души находящиеся по сю сторону, то ничего ведь не мешает найтись и таким, кто найдет способ расшевелить и мертвые души. И уже, пожалуй, нашлись, раз профессионалы столоверчения в ужасе и тоске.
Предаваясь этим несерьезным, необязательным мысленным играм, я шел вниз по какой-то улице, и меня устраивало, что я не знаю ее названия. И то, что места тут незнакомые, мне тоже нравилось. Наверно, хотелось затеряться. Я опять отключил телефон, по тем же соображениям. Никаких планов на ближайшее будущее, да и на отдаленное у меня не было. Какой смысл их иметь? Всегда рядом с тобой может взорваться начинанная разящими рублями инкассаторская машина, подчиняясь требованию неизвестных мне высших, а то и запредельных сил.
Внезапно почувствовал сильнейший голод. Организм был не согласен с фаталистическим настроением сознания. Конец света лучше все же встретить с полным желудком.
Чебуречная. Стоячее заведение. Довольно чисто. И вкусно пахнет. Взял четыре горячих пухлых чебурека. Два с мясом, два с сыром. Раньше, кстати, не знал, что бывают чебуреки с сыром. Бутылку пива «Оболонь». Ел в шахматном порядке: мясной, сырный, мясной, сыный. Сходил за второй четверкой. Чебуреки были вкусные, а пива не хотелось. Сделал всего несколько глотков, только чтобы рот полоснуть. Когда насытился, стал поглядывать по сторонам. Вокруг мирно ели и пили. Ни в одном посетителе не чувствовалось никакого тяжкого, глобального предчувствия, наверняка никому из них ничего не известно и о беспорядках в оккультных рядах. В голове зашевелился обрубок старинного стихотворения «тра-та-та-та та-та-та книга, должна трепетать на столе, как будто в предчувствии мига, когда это канет во мгле».
Тоже, надо сказать, признак, никогда я не любил стихи, и раз уж они из меня лезут — как крысы с корабля — это еще одно подтверждение — все не так ребята. Даже в окружении беспечных едоков чебуречины я не в безопасности.
Посмотрел в окно, и увидел, конечно, церковь. Все просто: насытившись пищей физической, я нисколько не насытился. Кто бы мог подумать!
Вон видишь, церковь. Иди в нее. Я знал, что там для меня что-то подготовлено. Что? Ах, да! Покаянный канон. Господи, как просто. Василиса говорила, что его читают с понедельника по четверг. Сегодня четверг. Судьба все же милостива, успеваю прыгнуть в последний вагон.