Визитная карточка флота
Шрифт:
Возле «священных сосудов» уже стояли капитан с помполитом, одетые по полной тропической форме. В руках у Сорокина белел листок с копией судовой роли. Чуть в стороне полукругом расположились зрители, они же участники будущего спектакля.
Послышался разбойничий свист, улюлюканье, нарочитый топот босых ног, и на палубу вывалила толпа ряженых. Следом за ними две русалки — Лида и Варвара Акимовна — торжественно вели под руки владыку морей Нептуна. На нем была картонная корона, борода из куска растрепанного капронового каната, на плечи вместо мантии наброшена пестрая цыганская шаль с малиновыми кистями, в руках трезубец, сварганенный из отпорного крюка.
— Кто вы есть и откуда будете, славные мореходы? — возопил морской царь голосом предсудкома Сидорина.
— Мы, владыко, моряки русские, советские, из стороны далекой, северной, — выступил вперед капитан. — Следуем с самого Дальнего Востока в Северную нашу Пальмиру — город Ленинград.
— Знаю, бывал во владении своем, море Балтийском, в речку Неву заглядывал… Только чего ж вы, люди торговые, практичные, кружным путем идете, а не через воды новые, рукотворные?
— На тех водах, владыко, Суэцким каналом именуемых, злые люди войну затеяли, суда все вспять в Индийский океан повернули.
— Какую войну? Почему не знаю? — грозно стукнул о палубу черенком трезубца Нептун, зыркнув очами на свою свиту.
— Не ведаем, владыко… Слыхом не слыхивали… — заскулили размалеванные черти, водяные и русалки.
— Люди те злые мною наказаны будут, — важно напыжился морской царь. А скажите, кормчий, много ли среди вас таких, кои линию знаменательную, экватором нареченную, впервые пересекают?
— Здесь, владыко, имена оных галочками, сиречь чаечками, открыжены, протянул ему Сорокин листок.
— Тэ-экс! — поднес его к глазам Нептун. — Кто здесь раб мой, матрос второго класса Семен Аверин? Слуги мои верные, черти полосатые, русалки хвостатые, водяные хмельные! Взять оного Семена Аверина, проволочь сквозь чистилище, окунуть в купель соленую, дабы чистым пропустить из северного в полушарие южное, из лета жаркого в зиму прохладную! — указал он перстом на ухмыляющегося матроса. Тотчас к тому подскочили ряженые, подхватив под микитки, засунули в ящик с выбитыми передними стенками, по которому можно было лишь проползти на карачках. Вымаранного в черной липкой ваксе, его, раскачав за руки и за ноги, швырнули в маленькое озерко посреди брезента. По чистой поверхности морской воды тотчас пошли жирные мазутные пятна.
— Когда обсушишься и в пристойный вид себя приведешь, — вещал мокрому матросу морской царь, — будет выдана тебе моя охранная грамота. С нею смело дальше следуй, гнева моего не страшась!
Когда подоспела очередь Татьяны, вода в брезенте была бурой, как прокисшие чернила. Но она не стала противиться раззадорившимся подручным Нептуна, только заранее надела на голову ситцевую косынку. После долго отмывала в душевой въевшуюся в кожу графитную краску, а штапельное платьишко и косынку вышвырнула через иллюминатор в океан, кативший свои волны уже в южном полушарии Земли.
Глава 13
Советская эскадра следовала в район предстоящих учений. Одну из кильватерных колонн возглавлял «Горделивый», идущий под флагманским штандартом.
Натовские корабли снялись почти одновременно со своими соседями по стоянке. Разделясь на две группы, они заняли места на флангах нашей эскадры, уравняв скорости, двинулись на параллельных с ней курсах.
— Следите за ними внимательно, — сказал Урманову сидевший в кресле контр-адмирал.
— Есть, товарищ командир эскадры, — откликнулся тот и тут же передал в боевой информационный центр: — Докладывать о характере маневрирования каждой из наблюдаемых целей!
В кильватер «Горделивому» шел крейсер «Адмирал Нахимов», поклевывая массивным утюжистым носом и покачивая высокими мачтами, облепленными, как грачиными гнездами, марсовыми площадочками. Носовые трехорудийные башни главного калибра, расположенные в два яруса, выглядели внушительно и грозно.
«Могуч еще старик, — размышлял, глядя на крейсер, Урманов, — не один год будет верой и правдой служить флоту…» Когда-то, еще мичманом выпускником училища, Сергей стажировался на другом «адмирале», собрате этого, сохранил о нем самые лучшие воспоминания.
На сигнальном мостике «Адмирала Нахимова» вспыхивали проблески сигнального прожектора, и Урманову казалось, что ветеран ободряет своего младшего собрата: «Давай, давай, сынок, не робей! Я тут рядом, в случае чего — подсоблю…»
— Цель номер один повернула влево! Цель номер пять повернула вправо! — доложили из БИЦа. — Обе цели увеличили ход!
«Что же это они творят? — соображал командир. — С разных бортов идут на пересечку курса?»
Он покосился на застывшего в кресле контр-адмирала, но тот никак не реагировал на доклады боевого информационного центра.
— Чаще давать дистанцию до целей! — распорядился Урманов.
Дистанция быстро сокращалась, а оба натовца продолжали свой странный маневр.
— Передать им по международному своду сигналов: вы маневрируете опасно! — приказал командир радистам.
— Не отвечают, товарищ командир!
— Сообщите на «Нахимов»: следите за мной, буду маневрировать, стопорить ход!
— «Нахимов» принял!
— Стоп машины! Обе полный назад! — выдерживая четкие паузы, скомандовал Урманов. Вздрогнула под ногами палуба. Это машины гасили инерцию переднего хода.
— Негодяи! Наглецы! — в сердцах ругнулся командир, когда ближний сторожевик, оставив пенную борозду, прошел всего в двух кабельтовых впереди «Горделивого».
— Вот тебе и приятного аппетита! — усмехнулся молча стоявший до этого замполит Валейшо.
— Вы бы посмотрели, как они вели себя во время «шестидневной» войны, — додал наконец голос контр-адмирал. — Только что огня не открывали.
«Какая железная выдержка у отца!» — подивился лейтенант Русаков, стоявший дублером вахтенного офицера. У него самого до сих пор учащенно колотилось сердце.