Вкус медной проволоки
Шрифт:
Я сидел под верстаком и смотрел на короткие кованые сапоги и на алюминиевую пряжку с орлом и свастикой и ждал, когда появится рука с жёлтыми ногтями. Когда она появилась, я положил в неё хлеб и услышал, как немец сказал: «Гут».
Он снова присел перед ящиком и протянул мне клипер. Его светлые волосы взмокли и прилипли ко лбу. Через расстёгнутый ворот мундира виднелась серебряная цепочка на загорелой шее.
– Битте, - сказал он и улыбнулся. Улыбка у него получилась какая-то виноватая, так что я невольно улыбнулся ему в ответ.
– Я имею
– Я взял клипер.
– Ауфвидерзеен, - сказал немец.
Солдат по-прежнему сидел на камне и курил козью ножку. Я решил пройти за его спиной, а потом дуть во все лопатки.
– Погоди, - сказал солдат.
– «Отнимет», - подумал я. У солдата были усы и выгоревшие голубые глаза. Он протянул руку:
– Дай-ка.
Я послушно отдал ему клипер.
– Сколько дал?
Я смотрел на его усы. Усы были рыжие, от махорки, что ли. Я показал руками кусок хлеба, который отдал немцу.
Солдат покрутил клипер в руках. По его загорелому морщинистому лицу от глянцевитых бортов забегали солнечные блики.
Солдат вздохнул:
– Недорого. Считай, он этого стоит. Золотые руки у фрица. Я б так не сумел.
Он протянул мне клипер.
– Чтобы я тебя здесь больше не видел, понял?!
Я вздрогнул от неожиданности.
– Оглох, что ли?
– крикнул солдат.
– Здесь военный объект. Давай... давай отсюда...
Уговаривать меня не пришлось. Я примчался домой и сразу же бросился в огород к бочке, куда мы собирали воду. Водопровод работал два часа в день. Остальное время кран только шипел или вовсе молчал.
– Ты что делаешь у кадушки?
– крикнула бабушка. Сердце моё сжалось, я вспомнил, что мне ещё предстоит. Бабушка подошла и посмотрела на клипер.
– Где ты его взял?
Я рассказал,
– Хлеб?! За эту ерунду, - удивилась бабушка.
– Горе ты наше... Просто не знаю, что с тобой делать...
Она смотрела на меня своими карими, очень усталыми глазами.
– Подарок ведь, - сказал я.
– Что ж теперь сделаешь, - сказала бабушка и вздохнула.
– Дари.
Времени оставалось ещё больше часа, и я вышел па угол, где ребята играли в «пожарника». Здесь были и Вовка Жереб, и Котька Грек, и Цубан, и даже горбатый Вася. Вася был младше меня на год. Ни матери, ни отца у него не было, только старая бабка. Беднее Васи жил лишь один Киндер.
– Будешь ставить?
– спросил Жереб.
Я порылся в кармане и нащупал десять копеек. Виту я всегда носил с собой - медный царский пятак. Отличная у меня была бита.
Я кидал биту последним. Он легла у самого круга, в котором лежали деньги, но попался какой-то дурацкий камень, она звякнула об этот камень и укатилась метра на два от кона...
– Я бью, - крикнул Вася и плюхнулся на колени. Я увидел, как над горбом поднялась рука с битой и услышал, как зазвенели деньги.
– Две есть, - сказал Вася и ударил третью. Монета взлетела и снова упала «решкой».
– У, черт!
– Спокойнее, - сказал Жереб и тоже смазал.
– Моя будет, - сказал Котька и ударил по самому краю монеты. Монетка перевернулась и легла на «орла». Котька взял две. Последнюю забрал Шурка Цубан.
Я сел на крыльцо. Единственное розовое крыльцо, которое сохранилось от двухэтажного дома. Крыльцо и одна стена, которая грозила рухнуть.
– С Перелешенской улицы к нам подошёл старик в соломенной шляпе, галстуке и в чёрном пиджаке. В руках он держал старый портфель. Он посмотрел, как ребята играют в «пожарчика», и покачал головой.
– Ай-ай-ай. Азартные игры!
Но на него никто не обратил внимания.
– Послушайте, дети, - его тень упала на кон, и я увидел, что Жереб злится.
– Я хочу вам предложить, - продолжал старик, - киноленту. Это великолепная кинолента. За хлеб вы можете получить уникальные кадры. Вы только посмотрите - он полез в портфель и достал рулон плёнки.
– Вы только посмотрите сюда - Видите, Гитлер в клетке? Этот изверг в клетке.
– Что ты к нам пристал со своим Гитлером!
– крикнул Вовка Жереб.
– Нету у нас хлеба.
– Зачем ты так кричишь, мальчик?
– сказал старик в галстуке и укоризненно покачал головой.
– И что ты такое говоришь!.. Как тебе только могло прийти в голову такое... Мой Гитлер! Нельзя так, мальчики, нельзя. Вы только подумайте: за один маленький кусочек хлеба я вам могу отдать исторические кадры. Это уникальные кадры. Берите эту ленту у старика - и через двадцать лет вы вспомните старого Либерзона, который за маленький кусочек хлеба подарил вам исторический документ. И вы будете тогда смеяться, потому что через двадцать лет никто не будет есть чёрный хлеб, а будет есть белый с маслом и чем хотите. Вы можете отдать мне деньги, и я вам дам немного кадров. Вы только посмотрите. Эта свинья - Гитлер.
– Нам самим нужны деньги, - сказал Жереб.
– И то верно, - сказал старый Либерзон и посмотрел на меня.
– Вот ты, мальчик, посмотри на этого злодея. Ты мне кажешься умным и интеллигентным мальчиком, ты должен понимать, что такое непреходящие ценности истории.
– Я взял плёнку и посмотрел на просвет. Там действительно в клетке сидел Гитлер, а рядом улыбался Швейк. Кто из нас не видел этого фильма? Я видел его три раза и, конечно, очень хотел иметь эту плёнку.
– Ну как?
– спросил старый Либерзон.
Я покачал головой:
– Не могу... Деньги я уже проиграл.
Старик улыбнулся. У него было всего четыре зуба, от силы - пять.
– Я понимаю... Сам был мальчиком... Но, может, ты принесёшь мне хлеба? Пару маленьких кусочков.
– Я вспомнил то, что осталось в буфете, и вздохнул.
– Я уже променял кусок хлеба на парусный клипер. Немец один сделал...
Старик перестал улыбаться.
– Странные мы люди, - сказал он.
– Когда здесь были они, они забирали все, что им нужно. Не спрашивали у нас. Для нас им было не жалко только пуль, а нам не жалко для них хлеба. Странные мы люди... Странный народ.