Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
Колокол, повешенный на столбе с наружной стороны рвов замка, зазвонил громко. Граф встал с кресла.
— Это, должно быть, гости! Гости хотят нас посетить, я пойду их встречать.
Но едва граф запер, выходя, дверь, как капеллан и интендант вскочили со своих мест и, подпрыгивая, как сумасшедшие, сошлись вместе.
— А что ты думаешь! Разве граф не дурак? — заговорил монах. — Клянусь чертом! Он и не подозревает, что мы подсмеиваемся над ним, которого боится весь свет.
— Не очень ему доверяй! Эти д'Эспиншали — хитрые мошенники и мастера, от природы одаренные талантом выкидывать всевозможные дьявольские хитрости. К счастью, мы знаем его слабую сторону и знаем, чего он боится.
— Он боится Бога.
— Нет, не Бога, а дьявола и ада, и этим-то мы его удерживаем и обуздываем.
— Ну разве я не был прав, сказав, что он величайший дурак!
Интендант и капеллан после этой фразы снова принялись смеяться. Но Мальсен скоро снова сделался серьезен.
— А если он на самом деле вовсе не так наивен, каким мы его считаем? — обратился он к монаху с тревожным вопросом.
— Что значит ваш вопрос?
— Думаю, он кое-что знает про нас.
Монах побледнел.
— Вчера он мне заметил относительно канарийского вина, будто оно неестественно скоро исчезает.
— Ого!
— Неделю тому назад, в разговоре, он бросил мне также сомнительное словцо, заметив: «Ты не лунатик ли, Мальсен! В твоей комнате всю ночь кто-то расхаживал!»
Капеллан начал теребить свой красный нос с такой силой, точно хотел совсем уничтожить этот аппарат для дыхания.
— Черт побери! Черт побери! — ворчал он.
— Все эти намеки со стороны графа — плохие шутки. Утешает меня одно: если он нам ничего прямо не говорит, это значит, что он еще ни в чем совершенно не уверен.
— Это возможно. Но легко допустить и другое предположение: он угадал все и держит нас единственно ввиду невозможности обойтись без нас.
— Так, так! Ему трудно было бы отыскать другого капеллана такого снисходительного, как я, или второго интенданта, так охотно исполняющего все его приказания, как ты, Мальсен.
— И то еще не надо забывать, он знает кое-что о наших делах, а мы знаем очень много о его делах.
— И о делах весьма любопытных, — прибавил капеллан. И монах и слуга, попеременно, то пугали себя взаимно, то утешали, выдавая тем постоянно живущую в их сердцах тревогу, наводимую на их слабые души влиянием характера грозного их властелина и хозяина замка.
В заключение монах порешил дебаты такой фразой:
— Напрасно мы волнуем себя и пытаемся разрешить загадку. Главное, пусть дьявол берет богословие. Предупредил ли ты Мамртинку?
— Предупредил.
— Прекрасно. Возвышенная мысль родилась в моей голове. После я передам ее тебе. Жаль, что нам придется завтра ехать в Клермон, покоряясь прихоти этого фантазера графа. Мне бы лучше было остаться в этом замке.
И улыбаясь от мелькнувшей в его голове приятной мысли, монах вытянул свои короткие руки и потряс ими.
IV
Кавалер Телемак де Сент-Беат и товарищ его, постоянно упоминавший о шестидесяти пистолях, стояли у ворот замка и звонили в колокол. В ожидании, пока ворота им будут отворены, они рассматривали старинное барское жилище, в котором пытались отыскать ужин и приют на ночь.
Замок Мессиак, древнее, угрюмое здание, возвышался на пригорке, господствовавшем над окрестностью. Только узкая полоса земли, шириной от сорока до пятидесяти футов, отделяла его от башни Монтель, точно так же составляющей собственность рода д'Эспиншаль.
При свете месяца башня казалась тяжелым и очень прочным строением с окнами, похожими на бойницы, окруженная толстой древней стеной, немного уже надтреснутой, но все еще могущей выдержать не один, не два штурма. Комнаты первого этажа были высоко подняты над землей, и, судя по их расположению, под ними должны непременно находиться обширные подвалы.
Между мрачной башней с зубцами, средневековой постройки, и другой башней, постройки X века, поднималась легкая и красивая колокольня — памятник времен Людовика XIV, поставленная для контраста между старыми каменными исполинами.
Это была замковая капелла, выстроенная в стиле Возрождения в 1527 году. Стиль этот перешел во Францию из Италии во дни Баярда и Брайтона.
Бигон, которому после солнечного заката в уединении полей ничего не казалось красивым, прервал молчание следующими словами:
— Эти постройки напоминают мне тюрьму в Аргеле.
Кавалер Телемак де Сент-Беат любил людские лица больше всех архитектурных красот и поэтому обратил свои взоры на расстилавшуюся у его ног равнину. Здесь очень явственно заметны были признаки жизни. Мелькали в окнах селения огоньки сквозь кисейные занавески; дым клубами вырывался из труб и разносился ветром.
— О, как бы мне хотелось быть уже в Клермоне! — сказал он таким тоном, точно это была единственная мысль, его занимавшая.
— Вы это повторяете уже во второй раз, — заворчал Бигон.
— Так, мой друг, я это высказал и теперь повторяю, — меланхолически ответил Телемак де Сент-Беат.
Бигон ударил себя кулаком по губам и воскликнул:
— Мой Боже! Я вас не понимаю! В Аргеле вы были гораздо веселее. Неужели вы потому потеряли веселость, что находитесь в положении несколько мне обязанном. Но клянусь желудком преподобных каноников, ведь я не волк, не медведь, и не решусь из-за ничтожной суммы…