Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени

Абдулатипов Рамазан Гаджимурадович

Р. А. Я сам люблю беседовать и рассуждать. Еще больше – действовать. Главное, не надоедать людям, быть не очень навязчивым, особенно в положении кандидата в депутаты. Откровенно скажу, что я уже выиграл в ходе этих выборов. И главный выигрыш мой в том, что я встретил в районах много интересных, талантливых и по-государственному мыслящих людей. После этих встреч даже к своей работе я стал относиться более заинтересованно – вижу одобрительные или осуждающие взгляды наших горцев. Самое удивительное, что горцы сохранили многие присущие только им качества. Меня беспокоит в большей степени молодежь – не приобщенная к национальной культуре, традициям, а порой и к языку. Они не защищены от воздействия дешевой рекламы, разврата, мещанства. Старики умирают. Но я вижу в этом не только трагедию физической смерти, но и то, что от нас уходит целый мир отношений, ценностей и идеалов. Я за сохранение национальной самобытности, но не в патриархальной отсталости и в невежестве, а в тесной связи с современностью. «Бойся невежественных

людей» – говорится в Коране. В ходе этих встреч я еще раз – после долгих лет скитаний – Ленинград, Мурманск, Москва – открыл для себя наш прекрасный Дагестан. Надеюсь, что и меня открыли для себя немало дагестанцев – как земляка, кунака, человека, любящего свой Дагестан. Но открыл я для себя и массу тяжелейших проблем развития Дагестана, особенно горных районов. Я уже подключил специалистов к разработке комплексной программы развития Нагорного Дагестана. Ее надо не только разрабатывать, но и реализовывать.

М. А. Сейчас стало модным критиковать партию, партийных руководителей. Тебе, наверное, тоже достается?

Р. А. Знаешь, когда начинают критиковать партию, я всегда спрашиваю конкретные фамилии коммунистов. Нельзя обобщать. У мудрого аварского поэта Гамзата Цадасы есть уничтожающая критика дибиров. Означает ли это, что религия или все верующие недостойны? Я уже говорил, что мой дедушка был известным ученым-арабистом, но жил честно и бедно, как большинство горцев.

Мой отец был коммунистом 50 лет, а до этого шесть лет был кандидатом в члены партии. Не принимали его в партию из-за того, что он был сыном ученого-арабиста. Пусть хоть один человек обвинит его в том, что он жил нечестно, только дня себя. Кстати, он тоже несколько лет был на партийной работе. Так что надо говорить о конкретных людях. Но правда и в том, что немало людей, давно дискредитировавших себя и не способных руководить, еще осталось в партийных комитетах. Это беда партии. Надо очищать партийные комитеты от таких людей. Процесс этот идет медленно. Многие партийные руководители еще чувствуют себя уютно в рамках старых подходов. Я, например, во многих районах Дагестана встретил немало способных, энергичных и авторитетных партийных руководителей, настоящих лидеров. За ними будущее.

Независимо от всего, не вижу ничего позорного в том, что за несколько десятилетий дагестанец впервые приглашен и работает в аппарате ЦК КПСС.

М. А. Казалось бы, этому надо радоваться…

Р. А. Дагестанцы в своем большинстве так и понимают и поддерживали меня на выборах. Спасибо им.

Не думай, что я произношу громкие слова, они искренние. Если бы не ответственность перед Дагестаном и дагестанцами, я бы ушел в институт или в академию заведующим кафедрой философии. Зарплата там у меня была бы намного выше. Своей работой я хочу доказать, что нас, дагестанцев, можно приглашать на любой уровень политики и управления. Гордость и любовь к родине надо доказывать не произнесением тостов, а достойной работой. В этом смысле я с восхищением отношусь и к профессиональной деятельности Магомеда Толбоева – летчика-профессионала.

М. А. В последнее время все чаще появляется термин «профессиональный политик». Как ты к этому относишься?

Р. А. Говорят же, что нынешний состав депутатов Верховного Совета СССР похож на тот, что был в США 200 лет тому назад, в начале деятельности конгресса. Это был в большей степени представительный почетный орган, где преобладали люди, далекие от политики. XX век полностью сформировал тип профессионального политика. Дагестанский депутатский корпус должен состоять из профессиональных политиков, способных анализировать реальности и, исходя из этого, вести перспективную политику учета интересов людей, республики, района. Вот мои соперники – друзья по предвыборной борьбе выступили за то, чтобы Дагестан стал союзной республикой. Идея эта привлекательна, но пока еще бесперспективна. Я же убежден, что, решая вопросы повышения статуса и прав республики, надо идти не таким путем. Кроме того, этот вопрос не решается в Верховном Совете РСФСР, которая сама является союзной республикой. Надо добиваться, чтобы все права и полномочия союзной республики были правами и полномочиями автономной республики. Еще одно. Рассуждения о Дагестане как о союзной республике заканчиваются претензиями на образование национальных округов и республик внутри Дагестана. Это совершенно неприемлемо для Дагестана. Мы создадим у себя десятки «карабахов». Каждый лозунг, каждое требование политика должны быть взвешенными, научно обоснованными и прогнозируемыми, а не просто будоражить людей ради сиюминутных интересов. Допустим, я буду добиваться образования тляратинской народной республики. От этого изменится жизнь людей в тляратах? Политик, в отличие от поэта-лирика, это человек, привязанный к реальным требованиям жизни. Полеты в абстракции и обещания тут опасны. В любом деле нужен профессионал, а в политике – тем более. Главная беда нашего общества – низкий уровень профессионализма во всех отраслях. Отсутствие профессионального, компетентного подхода в политике и управлении парализует целые отрасли. Мы являемся свидетелями этого. Надо же учиться на ошибках, а не повторять их с героической

настойчивостью, проталкивая своих друзей и родственников в начальники и в депутаты. Американцы приглашают грамотных специалистов управления из других стран, а мы внутри республики главным критерием «выдвигаем» деление на «своих» и «чужих». В Дагестане на всех уровнях управления стало настолько много «своих», что мы сами к себе относимся как к чужим. Я верю, что дагестанцы становятся мудрее в своем выборе. Значит, есть перспектива экономического и духовного прогресса Дагестана.

М. А. Я слышал, что некоторые претенденты в народные депутаты активно использовали верующих, в том числе и в борьбе с твоей кандидатурой?

Р. А. «Безгрешный пусть бросит в меня камень», – сказал один мудрец. Объявлять себя правоверным мусульманином, а остальных – неверными нормальный человек, прочитавший Коран и Хадис и следующий их заповедям, не станет. Мне тоже рекомендовали говорить во всех своих выступлениях, что я являюсь внуком Хаджимурада, который в труднейших условиях совершил хадж, был ученым-арабисгом и умер фактически нищим. По воспоминаниям отца знаю, что дедушка говорил: «Если сутки предаваясь молитвам Аллаху, ты хоть на минуту подумал, что другой, праздно живущий, попадет в ад, а ты – в рай, то ты прокладываешь себе дорогу в ад». Сегодня же некоторые взяли на себя миссию пророка – определять, кто правоверный, а кто нет.

Некоторые дают деньги на строительство мечети – это хорошо. Но надо ли это делать так демонстративно? А почему ты раньше этого не делал? Это и есть заигрывание с Аллахом и с верующими. Благородство истинное не нуждается в крикливой рекламе. Выполнение своего долга перед Аллахом, родителями, родиной – это дело совести каждого человека. Можем ли мы претендовать быть судьей совести другого? Нет. Каждый из нас должен быть судьей собственной совести, и каждый из нас персонально отчитывается перед ней. Любое заигрывание недостойно нас, горцев, которые всегда были сильны честностью и прямотой, исполнением своего долга и совестливостью. Это и есть моя религия.

М. А. Скажу откровенно, что всех нас беспокоит настоящее и будущее национальных отношений в Дагестане. Эту взрывоопасную проблему ворошат и лжепатриоты. Хотелось бы знать твое мнение.

Р. А. Во-первых, многие проблемы социально-экономического, политического и культурного развития могут обрести и обретают не без помощи некоторых деятелей национальную окраску. Есть земельный вопрос, а его превращают в аварско-кумыкскую проблему, кто-то не поделил должность, а это становится даргинско-лезгинской проблемой, кого-то выгнали за бездеятельность с работы, и тут появляются «защитники» нации. Это опасные национальные игры, которые могут стать, а где-то уже и становятся националистическими играми. Некоторые хотят решить чеченско-лакскую проблему еще одним переселением лакцев и спровоцировать национальный конфликт в центре Дагестана. Тут должна быть величайшая осторожность. Надо решать вопросы, которые выдвигаются людьми годами, а не ждать их национального перехлеста. Есть и проблемы национальной культуры, истории, языка народов Дагестана. Но ни партийные комитеты, ни местные Советы до сих пор не определили свою программу решения дагестанских национальных вопросов. Надо определяться, надо советоваться с людьми, открыто и честно говорить о трудностях. Дагестан – родина всех дагестанцев. Нам завещано жить в мире и в дружбе в нашем дагестанском доме. Это и счастье, и величайшая ответственность.

Перечитал строки нашей тогдашней беседы, особенно те, где речь идет об отце, и снова сердце резанула боль. Ведь между первым и вторым турами меня постигло величайшее горе – отец скончался. Он был удивительным человеком, мой отец. Представьте, за всю свою жизнь не выпил ни капли спиртного. И не потому, что у него были какие-то особые религиозные убеждения. Мой дядя был старшим в семье, ибо дед мой умер, когда отцу было 11 лет. Дядя болел малярией. И однажды, когда кто-то из соседнего дома начал издеваться над ним из-за этой болезни, считая ее не мужской, дядя взял ружье и застрелил обидчика, а потом ушел в Азербайджан. Отец остался старшим в семье, тогда ему исполнилось всего четырнадцать. По законам кровной мести его должны были убить, но старший из пострадавшей семьи породнился с отцом. И отец, чувствуя на себе всю ответственность за этот шаг, боялся выпить, чтобы не сказать что-нибудь лишнее в компании.

В нашей семье росли девять детей: пять сестер и четыре брата. К мальчикам отец был особенно строг. Как только я начал ходить, он уже считал меня мужчиной. Помню, когда мне было лет двенадцать, послал он меня на соседнюю гору, чтобы привести оттуда барана. Идти надо было километров семь. И вот по дороге я увидел медведя с медвежонком. Конечно же испугался страшно, вернулся домой. Это было позором для отца, позором для меня. И он вновь послал меня в дорогу.

Вся наша семья держалась на строгости отца, воспитывавшего в нас горскую нравственность, порядочность, чистоту. И на мягкости матери. Она вышла замуж совсем молодой, лет пятнадцати, а отец к тому времени был уже председателем сельского совета. Работали они не покладая рук. Отец вообще и пяти минут не мог просидеть без дела, вставал в 5 утра и начинал трудиться. Был он и секретарем парторганизации, затем – председателем колхоза, в свое время добровольцем ушел на фронт. К нему всегда тянулись люди, приходили за советом, за помощью. И он никому никогда не отказывал.