Власть земли
Шрифт:
— Эх! — с жаром перебил его Андреев. — Без ума говоришь это! Чувствую я, что Пашка княжны не оставит и будет искать, как вызволить ее, а потому и придет, а то, может, уже пришла сюда, в Москву. Княжна у поляков, а Пашка здесь бродит на воле, и никто лучше ее дороги к полякам не укажет!
— Ну, хорошо! А как мы искать ее будем?
— И это можно будет. У Силантия, слышь, везде знакомые. Ну, князь расскажет, какая собой Пашка, и, может, тьма людей искать ее будет, а мы сами по себе.
— Пожалуй, и так, — согласился
— Так, так, так! — сказал Терехов. — Значит, отдадим приказ Силантию — пусть шцет!
Андреев кивнул головой и отвернул лицо, чтобы скрыть радостную улыбку.
В горницу вошел мальчик и внес ужин. Они жадно стали есть, запивая пищу медом, и в первый раз надежда разгорелась в их сердцах и оживила их разговор. Встреча с Силантием казалась им началом конца.
Глава V
Друг подле друга
Прошло уже почти три недели, как Ходзевич и Свежинский привезли в Москву Ольгу, а Ходзевич не имел в своем распоряжении ни одного часа, чтобы остаться с нею с глаза на глаз. Когда они только въехали в Москву, их почти у ворот встретил пан Чупрынский с небольшим отрядом и радостно приветствовал:
— А! День добрый, панове!
— День добрый! — ответили Ходзевич со Свежинским и дружески поцеловались с поручиком.
— А пан нашел свою королевну! — подмигнул Чупрынский. — Ой, добрая дивчина!
Ходзевич хотел нахмуриться на его замечание, но не смог удержать улыбку.
— Пан Хвалынский кланяется вам, — сказал в это время Свежинский. — А может, он уже и вернулся сюда?
— Что он, дурень, что ли? — ответил Чупрынский. — Только дурню в пекло это вернуться впору! Судите сами! Вокруг нас все зубами щелкают, живыми съесть хотят. Их здесь тьма, а нас самое малое число. Гонсевский, мы, да Казановского полк — и все! Струся стеречь дорогу послали, ясновельможный Жолкевский сам утек, а пан Сапега рассердился и ушел. «Буду, — говорит, — за „вора“ опять стоять!»
— Сапега ушел? — воскликнул Свежинский. — Что же мне делать? Ведь я у него служу.
— Тс! — ответил Чупрынский. — Отчизне служи и товарищам. Тебя сюда крючьями не тащили, а если ты здесь, так и оставайся. Так! А что у нас за жизнь тут! Я вот три дня в седле. Приеду домой, съем чего-нибудь, и опять: либо на караул, либо в разъезд. И все мы так. Отощали, как волки в яме.
— Да почему? — спросил Ходзевич тревожно.
— Я же говорил вам, что москали нас выжить хотят отсюда и всякую мерзость делают. Мы знаем, что у них и заговоры строят, да и оружие сюда для них привозят. Стережем мы их, а они все свое. Теперь один жолнер не смей и идти по улице — сейчас пятеро нападут и убьют. Ссоры что ни день, и еще за москалей же заступайся. Вот и ездим и день и ночь: без разъездов никак нельзя. А пан Гонсевский говорит: «Уступайте им, собакам!» Да иначе нельзя: затей ссору, живым не уйдешь!
— Куда же мне деться с Ольгой? — уныло сказал Ходзевич.
— А как куда? У пана Свежинского осталось помещение. Во дворе князя Александра Шуйского его жолнеры стоят, а там всем места хватит.
— В Белом городе?
— Да ведь и мы в Белом. А потом в Китай-город перейдем, если москали нападут, а оттуда уже в Кремль, а там и помирать будем. Так-то, пан мой! Это что? Гей, хлопцы! — вдруг закричал Чупрынский и дернул своего коня.
Они проезжали берегом Москвы-реки через хлебный базар. Кругом стояли возы с овсом, пшеницей, рожью. Русские бородачи, тут же жолнеры и пахолики ходили между возами, торгуясь и покупая. В средине вдруг закипела свалка, и Чупрынский с отрядом устремился туда. Здоровенный пахолик ругался с рыжим мужичонкой и схватил его за бороду; десятки рук поднялись на него, но тут в толпу въехал Чупрынский и крикнул:
— Что за шум?
— Смилуйся, пан поручик! — ответил пахолик. — Вот этот мужик продает москалям овес по талеру за мешок, а с меня два спрашивает!
— Иди, иди! — закричал мужичонка. — Поляку не продам дешевле!
Чупрынский взглянул на приехавших, пожал плечами и сказал пахолику:
— Оставь их, дурней!
— Так нет же! — закричал тот и, вынув саблю, ударил мужичонку; тот вскинул руками и повалился навзничь, обливаясь кровью.
— Сюда, сюда, наших бьют! — загудела вся площадь.
— Помогите, панове, бьют! — заорал пахолик во весь голос.
Жолнеры и пахолики побежали на крик.
— Бей их! — раздались исступленные возгласы.
— Скачи к гетману! — обнажив саблю, сказал Чупрынский своему жолнеру; тот, ударив коня, поскакал.
А драка разрослась.
— Бей! Так его! Тащи топоры, ребята! — кричали одни.
— Я вам! Будете помнить! — кричали поляки, и Ходзевич, Свежинский и Чупрынский тоже махали саблями.
Вдруг земля задрожала от конского топота, и все сразу стихли. На место драки мчался гетман Гонсевский с большим отрядом. Он прямо врезался в толпу и остановил вспененного коня.
— Это что? — закричал он на толпу. — Еще считаете себя христианами, а льете кровь и царю изменяете, которому клялись? Вы и так убили двух государей, а теперь опять крестное целование нарушаете.
— Бояре Богу ответят, — раздалось из толпы, — не хотим старой польской собаке и ее щенку служить!
— Ну, будет, — грозно крикнул гетман, — помните: начнете кровь лить, вам худо будет, а не нам!
— Плевать на вас! — закричал из толпы голос. — Мы вас шапками закидаем!
— Эге, друзья, вы шапками и шесть тысяч девок не забросаете! — насмешливо ответил гетман. — Утомитесь, а против нас, воинов, и надорветесь, пожалуй. Идите по домам с миром!
— Очисти Кремль и город! — закричали в толпе. — Мы не уйдем отсюда, пока царь сюда не приедет!