Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя
Шрифт:
– Чтоб придать мужества непосвященным, Мари.
В послеобеденное время наступал черед Жюли дю Колино дю Валь.
– Сударь, расскажите мне о побоищах!
– Мадмуазель, я, право, не знаю…
– Как, вы не видели? Вы такой рассеянный!
– Господин д'Артаньян, мне скучно, когда я читаю святого Августина. По-видимому, это был слишком утонченный человек…
– Не знаю, мадмуазель.
– Но все же святой Авг…
– Я думаю, он сродни турку, который хотел вас похитить.
– О, этот ужасный мавр… Что скажете вы о смерти, как вы ощущаете ее в глубинах своего естества?
– Ее там нету.
– И это все?
Вечером у Роже де Бюсси-Рабютена началась лихорадка. Он говорил, что нуждается в обществе своего победителя. В конце концов, и он повел речь о возвышенном:
– У каждого свободомыслящего человека есть два ангела: один – чтоб его спасти, и другой – чтоб погубить. О, мы сеем вокруг себя зло.
После чего он испустил скорбный вздох, навеянный, надо полагать, ангелом гибели.
Д'Артаньян подбодрил его:
– Подумайте о вашем полке.
– Не желаю! Я и так отсидел уже пять месяцев в Бастилии, потому что эти уроды украли соль. Пять месяцев! Но не хочется сообщать имен.
Он вздохнул.
– Там, в Бастилии, не очень-то наделаешь глупостей. У меня их и без того целая коллекция для моего ангела.
И нежная улыбка скользнула по его губам.
– Мой отец будет доволен, когда узнает, что в Риме я состоял в качестве дуэньи при этих двух девушках. Кажется, обе скоро осиротеют. Милые дети… Правда?
– Несомненно.
Бюсси уронил голову на подушку.
– Известно ли вам, кто я такой, дорогой д'Артаньян?
– Доблестный дворянин, который вот-вот уснет.
– Ничего подобного. Я страждущее доказательство существования Господа Бога.
К этим неземным темам добавлялись еще бдения у святой Агнессы-за-оградой. Тем не менее д'Артаньян испытывал удовлетворение, что понемногу возвращается к своей профессии и радовался тем благам, какие давали ему экю его преосвященства.
Вот почему он с легким сердцем заперся в комнате вместе с Пелиссоном де Пелиссаром и двумя бутылками вина.
Бутылки были нужны для того, чтобы Пелиссон де Пелиссар извлек из закоулков своей перегруженной мелочами памяти сентенцию, где блеск жизни сравнивался с блеском преисподней.
XI. ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Пелиссон де Пелиссар опрокинул стакан вина, повращал своими большими меланхолическими глазами, прищелкнул языком. Этот звук, по-видимому, взбодрил его, и он перешел к действию.
– А теперь поговорим.
– Поговорим.
Пелиссон нахмурил брови, сложил трубочкой свои влажные алые подвижные, похожие формой на морскую раковину губы и прошептал:
– Кто я такой?
– Человек, которому предстоит кое-что вспомнить. Это замечание сбило, казалось, Пелиссона с толку. Он опрокинул еще стакан. Взгляд приобрел значительность.
– Прежде всего я очень богат.
– Вот как!
– Трюфельные поля в Гаскони, соляные разработки в Шаранте, свинцовые копи в Оверни, золотоносные ручьи в Лангедоке.
– С меня б хватило и Лангедока.
– Но это еще не все.
– Тогда вперед.
– Женщины от меня без ума.
После этой тирады Пелиссон стал бледен, как смерть.
– И наконец, я – изобретатель.
– Изобретатель?
– Я создал летательный аппарат. Пока что он еще не летает, но полетит.
– Вы совсем как Леонардо да Винчи.
– Вот именно. Благодаря всем этим свойствам, а также еще четвертому, которое я вам сейчас назову, я являюсь близким другом его высокопреосвященства.
– Каково же четвертое свойство?
– Я великий христианин.
– Что вы подразумеваете под этим?
– Среди моих предков двое святых, из них одна пастушка.
– Прелестно!
– Шесть епископов.
– Более чем достаточно.
– Я б стал кардиналом, пожелай я этого.
– Пожелайте, дорогой господин Пелиссон, пожелайте, и тогда вы дадите мне какое-нибудь славненькое аббатство в Гаскони. Я облекусь в плащ и научу монашков обходиться со шпагой.
– Не могу, увы.
– Почему же?
– По второй причине, о которой я вам уже сообщил.
– Женщины?
– Да.
Пеяиссон де Пелиссар был в это мгновение так мрачен, что д'Артаньяну стоило большого труда сохранить серьезность.
– Это не мешает мне, впрочем, быть в отличных отношениях со святым престолом. Его святейшество подарил мне на именины в праздник святого Гонзаго пару своих туфель.
«Не намек ли это на то, что Ришелье пожелал меня подковать? Не сделали ли меня без моего ведома обувщиком? Нет, не думаю, из-за этого в меня не стали б палить из мушкета» – промелькнуло в голове у д'Артаньяна.
– Но если существует вопрос о туфлях, то существует и вопрос об их размере.
«Вот это другое дело, – подумал мушкетер. – Мы уже ближе к цели».
– И что же происходит?
Глаза Пелиссона заволокло дымкой, и в них замерцали адские огоньки.
– Вот мы сидим за ужином…
«Тысяча дьяволов, – пронеслось в голове у д'Артаньяна, – от обуви он перешел к гастрономии».
– Каковы сейчас обстоятельства, чтоб утолить аппетит в Европе? Главный едок называется Габсбург, у него двойная голова и двойной желудок. В этот желудок провалились уже Испания, Неаполь, Сицилия, Милан, Австрия, Богемия, Венгрия, Фландрия.