Внуки красного атамана

Коркищенко Алексей Абрамович

– Сопляки, кутята слепые - вот кто мы!
– с отчаянием сказал Гриня.
– Ну ничего, мы его, гада, возьмем на мушку.

На повороте улицы показались автомашины в сопровождении мотоциклов с автоматчиками. Масюта взял из рук невестки буханку хлеба с солонкой, подтолкнул Витолю. Тот молитвенно сложил руки на груди, ощерил рот в широкой наигранной улыбке.

Из небольшой закрытой грузовой автомашины выскочили фоторепортеры. Они стали снимать Масюту и Витолю с хлебом-солью и сбившихся ошеломленных стариков и старух, окруженных детьми. Машины подъехали ближе. Из легковой вышли три офицера: один коротконогий, плотный,

с розовым потным лицом, и два тощих. Пауль вскинул руку:

– Хайль Гитлер!

Масюта упал на колени и пополз навстречу офицерам, протягивая хлеб-соль на расшитом полотенце и пронзительно крича:

– От донских казаков! Добро пожаловать! Милости просим, господа дорогие фашисты! Я рад, гроссе фройде! Господин Штопф, помните меня?.. Я верный слуга вашего дорогого фатера. Как вы возмужали!..

Одуревший Масюта болтал, взвизгивая от избытка холуйского рвения, его сын Пауль переводил. Немцы хохотали. Щелкали фотоаппараты. Штопф, взяв хлеб-соль, передал тощему офицеру, тот - подскочившему автоматчику. Масюта, не вставая с колен, целовал полную руку Штопфа и подтолкнул к нему внука. Витоля что-то сказал по-немецки и тоже приложился к руке Штопфа, просто присосался к ней,

– Что они делают?.. Проклятые холуи!
– потрясенно шептал Егор.

Гриня плевался.

Потный Штопф, позируя перед фоторепортерами, произнес речь:

– Я всегда любил донские казаченька и казачушка!
– тут он взял за подбородок вдову Казарцеву, потрепал ее по щеке.
– Это зер гут! Германски менш любит преданный слуга... Фюрер дайте... дает казаченька и казачушка донской республика, а вы волен-золен служийть фюреру, как... собака, как пферд, лошадь служийть казаченке. Поздравляйт вас новый германский порядок!

Масюта и Витоля заглядывали Штопфу в рот и беспрерывно кивали головами.

Офицеры и охрана пошли к Ненашковым. Впереди рассыпался бисером Масюта: открывал ворота, кланялся и всячески угодничал. Толстый Штопф шел, выпячивая грудь и надуваясь, точь-в-точь спесивый индюк, за ним вышагивали тощие офицеры, горделивые и презрительные.

Во дворе Ненашковых стояли длинные столы, уставленные графинами с вином и всякой едой. Масюта усаживал офицеров и рядом с ними - Казарцеву и других женщин, а также стариков. Представительного, но заморенного водянкой тестя Казарцевой посадил по-соседству с штурмбанфюрером Штопфом...

– Оцэ тебе и все, - печально сказал Гриня.

– Что - все?! Ничего не все!
– гневно сказал Егор.
– Не распускай нюни. Пошли, у нас с тобой есть хорошая работка.

До захода солнца Егор, Гриня и Даша украдкой собирали в степи оружие. Нашли много и разного: ротный миномет и целый склад мин к нему, противотанковое ружье, ручной пулемет Дегтярева, восемнадцать винтовок, шесть карабинов, много гранат, пулеметных дисков, ящиков с винтовочными патронами. Особенно Егор был рад двум ящикам патронов к немецкому автомату. Эти же патроны годились и для парабеллума.

Припрятали все это в Федькином яру.

Когда возвращались в станицу по забытой межевой дороге, где меньше было вероятности встретиться с немцами, Егор остановился, поглядел в сторону дальнего полевого стана, тающего в сиреневом сумраке.

– Знаете что, други, - сказал он, - вы шагайте, а я забегу на табор. Там трактор СТЗ бросили. Магнето надо снять и припрятать...

Совсем

уже стемнело, когда Егор подкрался к табору. Не горел неторопливый кизячный огонек в кабыце под камышовым навесом, на котором обычно кипятил свой душистый чай из степных трав Степаша Евтюхов. Отвезли его вчера домой на подводе - совсем расхворался, перестали держать ноги. Егор на всякий случай посвистел тихонько, но никто не отозвался, и не взлаяла собака. Тогда он без опаски прямиком пошел к трактору. Магнето было на месте. Нащупал в ящике под сиденьем нужный ключ, выкрутил болт из ушек стального пояска, которым крепилось магнето. Снял его с гнезда и чуть не выронил: кто-то, высокий, громоздкий, закрывая звезды, надвигался к трактору с другой стороны. Егор инстинктивно присел и на согнутых ногах отступил за станину разобранного ЧТЗ. Тот, громоздкий, подошел к тому месту, где только что орудовал Егор, и, высвобождая руки, передвинул винтовку за спину. Брякнули концы стального пояска... "Он тоже за магнетой пришел!
– ахнул Егор.
– Кто ж такой?"

Тот ругнулся: "У-у, жуки-кузьки, уперли магнету!" - и Егор узнал по голосу кузнеца Кудинова, Семкиного отца. Вздохнул облегченно и засмеялся.

Кудинов резко обернулся, сдернул винтовку.

– Кто тут?

– Я тут, Егор Запашнов.
– Егор поднялся.
– Смотри не бабахни, дед Федосей... А то у меня тоже пистоля есть...
– Он опять прыснул смехом.

– Чтоб тебя святой Мефодий оземь треснул, прокуда ты такая! Чего ржешь?.. Ты, небось, опять магнету взял?

– А то кто ж?

– Ты без магнеты просто жить не можешь!
– теперь хохотнул Федосей.

– Вы тоже, вижу я. За ней ведь пришли?

– За ней, Егорий. Ты теперь сработал мозгами хорошо - нельзя допустить, чтобы трактор на оккупанта работал, молотилку крутил. Силов-то лошадиных в ём много. Косить и молотить пшеницу немец нас заставит - дело ясное. Скосить пшеницу надоть, это верно, а то перестоит - зерно осыплется... Скосить и в скирды сложить. А вот молотить надо погодить, своих подождем. Стало быть, Егорий, размонтируем мы зараз с тобой трактор и молотилку. Поснимаем с них самые тонкие детали и хорошенько припрячем.

До полуночи работали они, снимая части с трактора и молотилки. Снесли их в Федькин яр, припрятали в ежевичных зарослях.

– Друзьякам своим, Егорий, покажешь нашу захоронку. Ежели с нами что станется - они будут знать, - сказал Федосей на прощание.
– Ты, Егорий, вижу, от дедова, запашновского корня. Вырос ты не только фигурой... Тебе довериться можно. Так что, ежели что, заходи ко мне, покумекаем вместе.

– Ладно, Федосей Андреевич, - тепло ответил Егор.

Глава пятая

Второй день оккупации отметился новыми событиями. В станице объявились дезертиры - Афоня Господипомилуй, Гордей Ненашков и двое чужих. Они, видимо, где-то долго отсиживались: были очень худые и голодные. Как мокрицы на свет божий, откуда-то выползли кулаки Поживаев, Фирлюзин, Заморный. Они заняли свои курени.

Дезертиры и кулаки собрались у Ненашковых. Пауль о чем-то совещался с ними. Они вышли оттуда с немецкими винтовками и черными повязками на рукавах, на них четко, белыми пауками, выделялись изображения свастики. Новое слово "полицай" обошло станицу за несколько минут. К полудню полицаи стали сгонять народ на колхозный двор.