Внуки красного атамана

Коркищенко Алексей Абрамович

Гриня вжал голову в плечи, проныл:

– За шо ж вы меня?.. Хиба[7] ж я не так сказал...

– Молчать, паршивый хохол!.. Отвечать на вопросы! Говорите правду, если хотите жить.

Грубо захватив пальцами подбородок Егора, дохнул в лицо самогонным перегаром:

– Будешь говорить правду, Запашнов?

– Буду говорить правду, - спокойно ответил Егор. Теперь, когда опасность приблизилась настолько, что ее можно было рассмотреть в упор, страх разжал свои пальцы на сердце. Он ожидал вопроса: "Ну-с, так где же ты был в ту ночь, когда сгорела "арнаутка"? ему сказали:

– Нам известно, что вы прячете красноармейцев, которые сожгли "арнаутку"...

– Шо вы кажете?! А мы про тэ ничего не знаемо!
– сказал Гриня, вытаращиваясь на Пауля.
– Той, кто вам цэ, сказав, брэше, як...

Пауль не дал ему договорить - ударом ноги в живот отбросил к Поживаеву, а тот швырком вернул назад.

– Я тебе дам... про цэ, про тэ!
– закричал Пауль. Гриня, согнувшись от боли, медленно проговорил:

– Я ж правду сказал... за шо ж вы меня?..

– Мы не прячем никаких красноармейцев, - сказал Егор, разведя руками. Откуда мы их возьмем?

Краешком глаза Егор видел, как дернулась тяжелая, перекрученная венами рука Пауля.

– Говорите, где прячутся красноармейцы!

– Правду говорю, я не видел никаких красноармейцев. Кто видел, тот пускай и скажет.

"Видел" их, конечно, только полицай Афоня Господипомилуй. На это и намекал Егор.

– Так. Ну, а колосья гибридов пшеницы кто на делянках Уманского срезал? Отвечай ты, Запашнов!

– Мы срезали.

– Кто такие - мы?

– Я, вот он, Гриня, и Дарья Гребенщикова. Так то когда еще было! Недели три назад. Нам агроном сказал срежьте, ну мы и срезали...

– А куда спрятали мешки с колосьями?.. Отвечай ты, Григоренко!

– Та куда ж? До Дашки Гребенщиковой занесли.

– Так. Скажи-ка, Запашнов, что это были за гибриды, которые вам приказал срезать и сохранить агроном Уманский?

– Он нам не приказывал, а попросил сделать. А что это за гибриды были, я не знаю. Он нам не объяснял. Мы помогали ему дергать сорняки на поле, вот и все.

– Врете!.. Дарья нам рассказала про них. Егор пожал плечами:

– Что она там соображает в тех гибридах...

– Да брэшэ вона!
– подхватил Гриня.
– Глупа така дивчина - видкиля ей знать?

– Видкиля?! Ты сейчас узнаешь - видкиля!.. Она сказала, что вы тоже знаете о гибридах. Все знаете, и сейчас вы мне расскажете!.. Дать им по двадцать пять горячих!
– приказал Пауль полицаям, снова усаживаясь на подоконник и продолжая грызть куриную ногу.

Афоня, Поживаев и еще один полицай мигом раздели Егора и Гриню, положили на длинную лавку.

Гордей взмахнул плеткой.

– Я им сам вобью мозги, - сказал он, оттопыривая губу. Атаман изо всей силы рубил плетью их обнаженные спины и ягодицы. А Пауль, прожевывая мясо, гаркал на них:

– Отвечайте! Где записки Уманского? Рассказывайте все про гибриды!.. Ну!..

Гриня взвизгивал натурально, жалобно призывал бога на помощь:

– Ой, боженька, защити!.. Да я ж ничего не знаю про те гибриды!.. Выручи, боженька!.. Егор придушенно хрипел:

– За что бьете!.. Зря бьете!.. Я ничего не знаю про те проклятые гибриды!.. На черта они мне сдались...

Пауль нахмурился, наверное, вспомнил Васютку Табунщикова:

– Добавьте им шомполов, да так, чтоб завыли! Афоня услужливо подал Гордею шомпол.

Панёта, Гринина мать и Даша с матерью держались вблизи атаманской управы. Они вздрогнули, когда услышали хриплые, задушенные крики Егора и Грини. Через некоторое время дверь управы распахнулась, и полицаи выбросили их на кусты ваниных кудрей.

Больше недели отлеживались Егор и Гриня. Их навещали Даша и Васютка, рассказывали обо всем, что происходило в станице.

За это время умер тяжелораненый Фирлюзин. Обстановка накалялась. Немцы и полицаи сделали еще одну облаву, искали красноармейцев.

Легкораненых бойцов, кроме капитана Селищева, жизнь которого по-прежнему находилась в опасности, вовремя переправили в топлые низы на острова. И это сделал Пантюша с усачом Конобеевым. Они оба теперь скрывались там. Об этом Егор узнал от бабки Дарьи. Она явилась к нему с сообщением, что ее муж, Пантюша, и Конобеев нынче к полуночи будут ждать его в Терновой балке у сухого тополя.

– Придешь со своей бабкой. Поможешь ей харчи для раненых принести, сказала она Егору напоследок.

Вот те раз!.. Егор, конечно, не отпустил бабку Дарью, пока не расспросил ее обо всем. Оказывается, его тихая, благоразумная и болезненная бабка Панёта давно уже принимает активное участие в судьбе раненых бойцов. Узнав от своей кумы Пантюшихи о них, она отдала самые тонкие простыни на бинты и всю аптечку с лекарствами, все бутылки с настойками разных лечебных трав. Вместе с другими женщинами собирала продукты, одежду и одеяла для отправки в камыши.

Вечером Фрося украдкой принесла ведро меду и несколько кусков сала. В полночь Егор и Панёта снесли продукты в Терновую балку к сухому тополю. К ним тотчас подошли Конобеев и Пантюша. Ласково обняв Егора, Конобеев отвел его в сторону:

– Ну, как самочувствие, боец Запашнов?

– Нормально. Старая шкура слезла, новая наросла. А вы: как устроились на островах?

– Тоже нормально. Шалаши поставили. Похолодало малость - и комары, слава богу, перестали жалить.

– Я все удивлялся, как вы в наших болотах не утопли?