Внуки красного атамана

Коркищенко Алексей Абрамович

А Надежда Ивановна, ничего не понимая, с горечью смотрела на разговорчивую дочь.

– Так, Даша. А что это за сорта пшеницы? Гибриды какие-то, что ли?.. Афанасий, развяжи вот этот мешок.

Даша обмерла: "Тот самый выбрали, проклятые!.." В голове вспыхнуло, и глаза будто бы застило чем-то, но она сдержалась, не показала испуга. Отвечала так же щебетливо:

– Не знаю, что это за сорта. Слышала, гибриды, гибриды, а что за гибриды нам Уманский не рассказывал.

Афоня развязал мешок, и они все сунули туда руки. Разглядывали колосья, мяли их, зерно на зуб брали, пожимали плечами; пшеница как пшеница.

– Вроде бы яровая, - сказал Афоня.

– А вот и не яровая... Ты ж в пшенице разбираешься, как свинья в апельсинах, - презрительно бросил Поживаев.
– Это какой-то гибрид пшеничный. Я такого не видал, хотя и работал на сортовых участках в семенном совхозе.

– Любопытно!
– сказал Пауль.
– Завяжи мешок, Афанасий... Даша, а не оставлял ли агроном Уманский каких-нибудь записок?.. Ну, скажем, тетрадей или блокнотов?

– Нет, не оставлял. Только и сказал: срежьте колосья, пронумеруйте мешки и прихраните, а когда вернусь - отдадите мне...

– Хм, когда он вернется, - иронически произнес Пауль.
– Кстати, Даша, с кем ты колосья срезала?

"Ты, гадина, про то и без меня знаешь!" - подумала Даша и без колебания ответила:

– Да с этими... с Гриней Григоренко и Ёркой Запашновым.

– Так. Вы пока посидите в доме.
– Пауль жестом подозвал эсэсовца, стоявшего у ворот, что-то сказал ему и приказал Поживаеву и Афоне: - Берите мешки. Пошли.

Полицаи взяли по два мешка и направились прямо через огороды к амбару, где была ссыпана "арнаутка". Пауль пошел за ними. Штопф находился там со своей охраной, ожидая, когда принесут мешки с загадочными колосьями. Он собственноручно закроет амбар на замок и ключ положит себе в карман.

Надежда Ивановна и Даша зашли в дом. Эсэсовец сел на крыльце.

Даша бросилась к матери со слезами на глазах:

– Мамочка, я же спрятала записки Уманского в мешок с колосьями!.. Что будет?!

– Ой, Дашенька!
– только и вымолвила мать.

– А теперь они спросят про гибриды у Ёры и Грини...
– простонала Даша. Нас же специально держат в доме, чтобы мы их не предупредили...

– Не миновать нам беды, если кто-нибудь из них обмолвится про записки агронома.

– Они не обмолвятся, мама! Они догадаются, в чем тут дело...

– Дай-то бог!.. Если бы Егор и Гриня узнали от кого-нибудь, что полицаи с Паулем были у нас и мешки какие-то со двора унесли. Ведь должен кто-то увидеть...

Видела жена Пантюши - бабка Даша. Она высмотрела все, что происходило у Гребенщиковых во дворе, и, не мешкая, прибежала к Егору, все рассказала ему.

Первой мыслью у Егора было взять автомат и с боем освободить Дашу, но он спохватился; "Не пороть горячку! Спокойно... Кто-то выдал нас и гибриды Уманского - это ясно. И, понятное дело, они спрашивали Дашу про гибриды. И нас с Гриней спросят".

Егор сбегал к Грине, посвятил его в происшедшее.

– Они будут спрашивать про гибриды Уманского, имей в виду. И помни крепко, никто не знает про них толком, кроме нас и Даши. Она им ничего не сказала, это ясно. И не отдала записки Уманского, иначе бы они не стали держать ее под арестом. Будут у нас выпытывать. Понятно? Поэтому будь осторожен.

Егор тотчас, не задерживаясь, вернулся домой. А людей с утра таскали полицаи и эсэсовцы в атаманскую управу на допрос. За Егором пришел Афоня Господипомилуй. Зайдя во двор, снял винтовку с плеча и, не вынимая изо рта цигарку, сморщив лицо, сказал:

– Ну, разлюбезный родич, пойдем.

Сердце Егора ухнуло, как во сне, когда падаешь с большой высоты. Панёта уцепилась за внука, но Афоня с издевкой сказал:

– Маманя, вы толкаете свово зятя на небожеское дело. Отойдите от него, а то я ударю вас. Дюже я нервный стал, не терплю, када мне наперекор идут. У вашего внущка перед господом богом много грехов, помолитесь за него, он же сам не умеет молиться. Вы ж, маманя, не научили его.

...Егора толкнули в подвал, где раньше хранились колхозные соленья. Там, среди других задержанных, был и Гриня.

Забившись в угол, они стали перешептываться.

– Слушай, Гриня, давай будем хитрить, придуриваться. Пускай думают, что мы ни на что не способны, дурачки, шаляй-валяй, садовые жулики. Понимаешь?.. Нам обязательно надо выйти на свободу. Если вырвусь отсюда живым, клянусь - не видать Гитлеру "арнаутки" и гибридов Уманского!

...Их вызвали последними. Подвыпившие Афоня и Поживаев крепкими подзатыльниками загнали их в комнату, где раньше помещался кабинет председателя колхоза.

Эсэсовского офицера уже не было. Гордей, багроволицый, пьяный, заломив смушковую кубанку на затылок, смотрел на Егора и Гриню вприщур. Пауль сидел на подоконнике, грызя куриную ногу. На столе стояла большая бутыль с самогоном и всякая еда.

– Ну-с, который из вас Егор Запашнов?
– спросил Пауль.

– Это я, - ответил Егор.

На френче Пауля он увидел крест. "Заработал награду, гад!"

– Красив, ничего не скажешь, - сказал Пауль.
– Видна запашновская порода.

– Он зараз станет куда красивше!
– Гордей поднялся из-за стола, помахивая плеткой.
– Это мои старые должники.

– Погоди, Гордей.
– Пауль слез с подоконника, подошел к ним.
– Я с ними немного погутарю... Скажите-ка мне, друзья, вы жить хотите?

Гриня широко заулыбался, выкатывая глаза и мигая:

– А як же!.. Любая козявка хоче...

Егор тоже глуповато усмехнулся: дескать, чего спрашивать, и так понятно.

– Любая козявка...
– Пауль постучал пальцами по кобуре вальтера и вдруг, коротко замахнувшись, ударил Гриню по лицу.