Внуки красного атамана
Шрифт:
– Да какой же я тебе родич?!.
– Как же так - какой?!
– возмутился Витютя.
– Бабку твою двоюродную держу - и не родич тебе?
– А зачем ты ее держишь? Отпустил бы!.. Ага, боишься - удерет?
И грустным был их смех - со слезами на глазах. Они обнялись. Худенький Витютя, легонький. В дверях показалась бабушка Матрена и заулыбалась сквозь слезы.
– Никуда она от меня не уйдет - она за мной как за каменной стеной, добавил Витютя, всхлипывая.
– Заходи, Егор, в курень, погутарим, как бывалыча с Алешей, твоим отцом... В честь моего возвращения, а?
– Нельзя - я в правление иду! Ригорашев
– Ну да!.. А я забыл - эка голова!.. Жена, разжигай утюг, гладь мою амуницию. Быстр-ра-а! Я таперича - власть!
Гриня поджидал Егора у школы. Одет он был чисто, волосы прилизаны, в руке школьный портфельчик. А глаза - озорные, шалые.
– Страх берет, как подумаю шо с немцами придется балакать!
– начал он с ходу.
– Не так уж хорошо знаю я немецкий язык...
– Ну-ну, не трусь. Не иди на попятную. Будешь при атамане, и мы все, что надо, будем знать. Читай побольше на немецком... Тебе же много книг немка оставила, как лучшему ученику. Тренируйся как следует, а то знаешь, если напутаешь, не так чего-то переведешь, запросто повесят...
– Я не дамся!
– вскрикнул Гриня, потрясая портфельчиком.
– Я ношу с собой словари.
– Да ты не бойся: у коменданта наверняка есть переводчик. Ты будешь у своего дядьки-атамана на подхвате, вроде адъютанта
– А трудодни мне за это будут платить?
– Я же сам учетчик! Сколько тебе за день трудодней писать? Полтора? Два?
– Да пиши уж сразу три! Кореш ты мне или не кореш? Посмеялись и пошли. Смех смехом, но оба волновались изрядно, подходя к атаманской управе.
Около нее на скамье, врытой в землю, сидели два полицая. Басаляка и Климков. Басаляка, забулдыга и бабник, гулевый казачина; Климков - из раскулаченных, вернулся он в станицу сразу же с приходом немцев. Басаляка что-то проговорил Климкову, тот кивнул, посмотрев на них с прищуром. Гриня замедлил шаг, перекинул портфельчик из руки в руку и вдруг как гаркнет, надуваясь и вытаращиваясь на них:
– Ахтунг! Штэт ауф! Руссиш швайне, доннэр-вэттэр[11]!.. С вами здороваются переводчик и учетчик атаманской управы!
Климков вскочил в растерянности и тут же сел, зло ощерясь. А Басаляка, который продолжал сидеть, посасывая цигарку, засмеялся:
– Во чешет по-немецки, сукин кот!
– Полицай Климков понимает по-немецки, а вот полицай Басаляка - ни бельмеса, - сказал Гриня.
– Ты насчет руссиш швайне не гавкай, а то, знаешь, могу и по рылу заехать, - процедил Климков.
– Ну-ну, осторожно, я при должности!
– сказал Гриня с нарочитой оскорбительной высокомерностью.
– У меня дядько кто такой? Станичный атаман. А ты что за дядько? Рядовой полицай. Так что насчет рыла и не заикайся, полицай Клим-ков. Притом я для атаманской управы - ценный человек. Тебя, может быть, приставят ко мне для охраны, чтоб красноармейцы какие или партизаны в камыши не утянули, Ферштейн?
И, странное дело, Климков вдруг потерял свой обычный презрительно-надутый вид. Будто воздух из себя выпустил, даже сгорбился и, как-то несолидно хихикнув, обратился к Басаляке:
– Слыхал? Он - ценный человек...
– А ты что думал?
– посмеивался тот.
– Возьмут и приставят тебя к нему на круглые сутки для охраны. Гриня, задрав голову, бросил свысока:
– Я еще посмотрю, кого взять.
Басаляка подмигнул Егору, кивнул на Гриню:
– Далеко он пойдет с таким талантом, а?
Егор, пораженный неожиданным поведением друга, но знал, что предпринять. Гриня, артист, хвастун, рискованно играл, зря так задирал этого озлобленного подкулачника. И Егору пришла спасительная мысль:
– Еще бы не пойти ему далеко, имея такого дядю и его приятеля - самого полицмейстера Кузякина!
– Когда ж это они успели стать приятелями - его дядя с полицмейстером?
– с подозрением спросил Климков.
– А-а, тебя же тут не было, ты не знаешь: они вместе в тюрьме сидели, сказал Басаляка.
– Ну тогда другое дело, - ответил Климков и снова сгорбился, лицо угодливо вытянул.
"Ну и шкура!
– подумал Егор.
– Лисовин облезлый! Мы с тебя глаз не спустим".
Тут притопал, приволакивая свои плоскостопые ноги, Ион Григорьевич, счетовод. Раскинув худые, мосластые руки, он затянул нараспев с неумеренным стариковским восторгом:
– Кого я вижу?!. Неужели это ты, Егор батькович?!. Как ты вырос, как поднялся!.. Невозможно узнать...
Смешной Ион Григорьевич! Егор смотрел на него так, словно бы впервые в жизни видел. Приземистый, с прямой спиной, аккуратный, в наглаженном костюме. Имел Ион Григорьевич малопонятное прозвище Положение Вещей, наверное, потому, что мысли свои выражал замысловато и не совсем понятно для малообразованных станичников. Большую часть своей жизни Ион Григорьевич прожил до революции лет под восемьдесят было ему. Служил он когда-то приказчиком у купца, женился на его дочке, в приданое получил магазин в станице Ольховской. После революции стал тот магазин сельповским, а Ион Григорьевич - его заведующим. Приходилось ему также работать в колхозе учетчиком и счетоводом. Человек он был культурный, начитанный. И дети его пошли в учителя, инженеры. Егору, которому Ион Григорьевич давно уже не попадался на глаза, казалось, что его нет в живых, а юн, гляди-ка, снова показался на свет божий - такой же аккуратный, какой всегда был, с невыцветшими кляксами-конопухами на розовом лице и живыми, масляно-блестящими глазами.
– Ты нам зубы не заговаривай, Ён Григорьевич, - Басаляка незаметно подмигнул Егору и Грине, - ты нам объясни такое положение вещей... Скажи вот, магазин открывать будешь или не будешь? Ты же законный владетель его, и он твоя дореволюционная частная собственность.
Ион Григорьевич стал неторопливо разводить своими худыми, мосластыми руками во все стороны, рассуждая:
– Если смотреть на это со стороны нынешнего положения вещей, то магазин открыть можно было бы. Однако если же посмотреть со стороны будущего положения вещей, то можно прийти к обратному решению.
Басаляка засмеялся - ответ "владетеля" удовлетворил его, но Климков насторожился:
– А что это такое - будущее положение вещей? О чем речь?
– Если вы, невоспитанный человек, не имеете никакого представления о положении вещей, то мне с вами и разговаривать не о чем.
– Вздернув квадратный подбородок, Ион Григорьевич вынул из кармашка пиджака часы, поднес к глазам и, сделав приглашающий жест Егору и Грине, пошел в контору.
– Вот так-то, Климков!
– насмешливо сказал Басаляка.
– Изучай положение вещей - и будешь ты воспитанный человек. В коридоре Егор остановил Гриню, зашептал сердито: