Внуки красного атамана
Шрифт:
– Ну что я скажу его матери?
– горько сказал Кудинов.
Постояли вокруг саней, сняв шапки, и пошли ловить коней, прибившихся к табору. Кони были хорошие, отборные...
Звуки боя все близились. За буграми уже были слышны отдельные взрывы и пулеметные очереди.
Кудинов отдал приказ готовиться к бою.
– Всякое может случиться, - сказал он.
– Вдруг отступающий фриц набежит сюда. Надо быть ко всему готовым...
Каждый боец запасся гранатами и патронами. Миномет пристроили на сани, чтобы легче и быстрее было перебрасывать его с позиции на позицию.
Егор
С вершины высокой скирды соломы далеко проглядывалась степь с излучиной Ольховки, протекавшей, петляя, по Голубой впадине, где они, школьники, выращивали пшеничные гибриды и "арнаутку" Уманского. Федькин яр отходил от Голубой впадины неширокой горловиной и тянулся до окраины станицы, к речке Егозинке.
Егор повел биноклем по Теменному бугру и застыл: из-за него высыпались гитлеровцы и покатились разрозненными группами по склону. Их становилось все больше и больше...
– Дай глянуть!
– Свереда вырвал бинокль из его рук.
– Сержант! Фрицы бегут!
– закричал Егор.
– Их гонят в Голубую впадину. Много фрицев!..
– Принято! Слазьте, хлопцы!
– ответил Семен.
– Наши, конечно, знают, что здесь фрицам можно западню устроить - загнать в мешок. Пантелей Григорьевич, со своей гвардией и пулеметом залягте у горловины Федькиного яра!.. Васька Железный, ко мне! Колька - тоже. Ставьте ящики с минами на сани. Туда, к горловине, потянем миномет. Затулим Федькин яр, придержим фрица, пока наши подойдут!.. Егор с Иванами - Свередой и Колещатым - рассредоточились по-над обрывом с автоматами и гранатами...
– Сержант, мы закроем спуск в Голубую впадину!
– сказал Егор.
– А то если они кинутся назад от горловины и найдут прорытый в обрыве спуск - вырвутся из мешка, к нам в тыл зайдут!..
– Правильно, Егор! Молодец, хорошо сообразил. Давайте туда, хлопцы. Берите побольше гранат!
Нагрузившись боезапасом, Егор с Иванами помчались к спуску, заметенному снегом. Успели вовремя скрытно занять позицию: Егор и Свереда залегли по его бокам сверху, Колещатый - на выезде из него.
Гитлеровцы пока еще бежали посреди впадины между вербами и ольхами по льду Ольховки, не приближаясь к обрывам впадины; они пересекали изгиб долины, стремясь как можно скорей достичь зарослей Федькиного яра.
На Теменном бугру вспыхнуло красное знамя и раздалось, мощное "ура!"; оно покатилось с горизонта вниз, и Егор не сразу разглядел бежавших с бугра наших бойцов в белых маскхалатах. Гитлеровцы побежали еще быстрее. И вот впереди у горловины, словно косогон сенокосилки, заработал пулемет Кузьмы и Пантюши. Заухал миномет Семена, затрещали автоматы и винтовки. Немцы заметались туда-сюда, шатнулись обратно, ища выходы из западни, - по отвесной, почти шестиметровой стене яра не так-то просто выкарабкаться наверх, - и тут они заметили заметенный снегом спуск...
– Гранаты - к бою!
– крикнул Егор, выдернув чеку из запала лимонки.
Первый вал гитлеровцев, застрявших в сугробе внизу спуска, они вымели гранатами. Набежавший второй вал встретили очередями из автоматов. Уцелевшие враги бросились под защиту кручи слева и справа спуска. "Ох, как накопятся там, а потом как бросятся на штурм - не остановить их!" - подумал Егор и пополз ближе к кромке обрыва - забросать скопившихся немцев гранатами. Зубами выдернул чеки Из запалов, держа гранаты в обеих руках и только швырнул их вниз, как заметил тут же: мелькнула тень перед глазами, словно подбитая птица кувыркнулась, сверху падая на него. Это снизу, из-под обрыва, фрицы бросили гранату с длинной ручкой. Егор прыгнул в сторону, перекатился, зарываясь в снег. И все-таки близко грохнуло: по голове будто кувалдой ударило, рвануло за ноги, подбросило, и острая боль прошлась по позвонкам, огнем разлилась под черепом. Он вскрикнул от этой жуткой боли и, оглохший, едва сознавая, что делает, пополз, волоча непослушную правую ногу, на самый край обрыва.
– Дави гадов, братва! Сыпь гранаты!
– кричал он, преодолевая накатившуюся тошноту, и, ни на что уже не обращая внимания, бросал гранаты, одна за другой, вниз, под кручу и на спуск, рассаживая там огненные кусты перед гитлеровцами, которые, прорывая сугроб, заваленный трупами, снова устремились наверх.
Из ушей Егора вылилась горячая кровь, и он сквозь болезненный гул расслышал яростное "ура!". Оглянувшись, увидел белые тени, скользившие на лыжах со стороны табора. И услышал веселый, свежий, родной голос Конобеева:
– Егорша!.. Я здесь, братишка! Держись!
Конобеев выстрелил из ракетницы: зеленые ракеты поднялись над Голубой впадиной. Стрельба прекратилась. Кто-то громогласно прокричал в мегафон на немецком языке:
– Ди вафен штрекен! Эргебен зих! Ир умциннегунг фон[23]!
– Гитлер капут!
– закричали внизу гитлеровцы.
– Смотрите, смотрите - они поднимают руки! Бросают оружие!
– раздались голоса.
Егора закачало на гудящих волнах, его стал захватывать дурманящий сон.
– Санитара ко мне!
– приказал Конобеев кому-то.
– Быстро! Не в силах больше бороться с неодолимым сном, Егор свалился в снег, думая: "Да что ж это я?.. Наши пришли... Конобеев здесь... Деда тут где-то..." Конобеев поднял его:
– Братишка, дорогой мой!.. Егорша... Потерпи... Сейчас санитар перевяжет...
Егор слышал Конобеева, но не мог ответить ему: язык словно бы увяз в клейкой массе, намертво приклеился к нёбу.
Мысли его заплетались, затемнялись, и он рухнул в беспамятство, как в глубокий колодец.
Его положили на сани и отвезли на табор в теплую хату, там раздели, и санитар с военврачом, старшим лейтенантом Коробициной, сделали ему перевязки. Он мычал, стонал, но не приходил в себя.
В хату с Конобеевым, Кудиновым и Пантелеем Григорьевичем зашел командир батальона майор Селищев.
– Ну, что с ним?
– спросил он у Коробициной.
– В забытьи, - ответила она.
– Череп задет, но не глубоко. Сильно посечена осколками гранаты правая нога, повреждены сухожилья... Притом контузия,