Во имя Абартона

Иорданская Дарья Алексеевна

– Он умер от истощения?

– Боюсь, - покачал головой доктор Блэк, - произошло кое-что значительно худшее. Он умер от полного упадка сил, магических и жизненных. В последние недели, сохранились фотографии, он был похож на скелет, обтянутый кожей. А его супруга… Она наоборот, окрепла, избавилась от некоторых недугов.

Мэб украдкой вытерла вспотевшие ладони.

– Вы полагаете, она получила силу мужа?

– Вероятнее всего — да, и эта сила разрушительно подействовала на ее разум, приведя к сильнейшему чаропатическому расстройству. У нее начались приступы

буйства после смерти Мартоа, и ее поместили в клинику. Там она начала убивать пациентов, проламывать им головы. Сперва полагали, что это делал один из санитаров, но и после его ареста убийства продолжились. В конец концов Жанну Марто удалось взять на месте преступления. Она утверждала, что делает это для мужа, разговаривает с ним и следует его воле.

– Насколько я понимаю, безумцы часто слышат голоса… - осторожно предположила Мэб.
– И видят галлюцинации…

– А Жанна Марто могла их визуализировать, вероятно, благодаря полученной телепатически магической силе своего мужа. Она показала следователям картинки, которые видела в голове: мужа, взывающего к убийству.

– И чем закончилась эта история? Ее казнили?

– Нет, нет, леди Дерован, - поспешил отмахнуться доктор.
– Уже тогда все понимали, что, не отвечающая за свои поступки, женщина не должна нести за них вину. Ее поместили в особое, закрытое отделение клиники, пытались достучаться до ее разума. Она впадала в буйство, ее связывали, некоторое время держали в карцере. Она скончалась спустя семь или восемь лет, тихо, во сне.

– В газетной статье, которая мне попадалась, было написано, что Жанну Марто повесили…

– О, это было сделано для успокоения общественности, - улыбнулся доктор.

Мэб едва заметно поморщилась. Для успокоения, конечно. А вовсе не для того, чтобы спокойно, не оглядываясь на прессу и защитниц вот такого рода заключенных — тридцатые годы были временем настоящей эпидемии «сумасшествия» и тысячи женщин мужья отправляли с глаз долой в клиники. А еще можно было, не заботясь о репутации, изучать загадочный недуг, противоречащий всему, что было известно о магии.

Будь это любовно-приключенческий роман, вроде тех, что любила читать Анемона, и Марто закрыли бы в клинике, чтобы исследовать способ передачи магических способностей. По счастью, в реальной жизни в этом не было смысла. Это как вскрывать кому-то голову, чтобы понять, как это он умеет так рисовать.

– И каков был вердикт?

– Чаропатия, к сожалению, оказалась неизлечима, - печально улыбнулся доктор Блэк.
– Как неизлечима и до сих пор. Мощные магические силы так разрушительно действуют на мозг, что последствия оказываются необратимы.

Мэб сделала последнюю пометку и сложила листы пополам.

– Что ж, доктор, спасибо. Полагаю, пример выйдет очень поучительный.

Блэк поднес ее руку к губам и поцеловал, и это прикосновение вызвало во всем теле протестующую дрожь. А еще — знакомую, тянущую боль вожделения. Мэб посмотрела на часы. Нужно как можно скорее вернуться домой и… Краска прилила к щекам, когда воображение нарисовало картины, одна развратнее другой. О, небеса всемогущие! О чем ты думаешь, Мэб Дерован!

Мэб скомкала прощание с удивленным доктором — он, кажется, начал на нее посматривать особенным, профессиональным взглядом — и выскочила на улицу.

* * *

Доктор

Кьюкор встретил Реджинальда с распростертыми объятьями и парой мензурок «особой желтой» - напитка, которым в колледже де Линси новичков неизменно проверяли «на вшивость». Пришлось терпеливо кивать, брать одну из мензурок и опрокидывать в себя полное перца и имбиря пойло. Реджинальд умудрился не закашляться, хотя слезы брызнули из глаз - «особая» была на порядок крепче, чем делали студенты — и получил одобрительный удар по плечу. Доктор выпил свою порцию и наконец пожал руку. Этот социальный ритуал в де Линси не считали столь уж особенным.

– Рад встретить товарища-алюмни, - Кьюкор активировал плитку под чайником, и спустя пару мгновений в кабинете запахло кофе. Это был второй любимый напиток в колледже: его студенты часто не спали допоздна со своими занятиями и экспериментами.
– Криминалистика, или, может быть, медицина?

– Артефакторика, - качнул головой Реджинальд.
– Преподаю в Абартоне с самого выпуска.

– Заменили старика Барнса?
– улыбнулся Кьюкор.
– Признаться, когда я учился, все мы ждали со дня на день его выхода на пенсию.

– Многие все еще ждут, - усмехнулся Реджинальд.
– Сейчас он работает только с дипломниками.

– Господи, да сколько ж ему?! Девяносто, не меньше!
– восхищенно присвистнул Кьюкор и разлил кофе. Устроившись в кресле для посетителей рядом с Реджинальдом, он продолжил.
– Насколько я понял, вы заинтересовались аппаратом Маршана? Наметились перспективы его использования в артефакторике?

– А собственно, чем черт не шутит?
– улыбнулся Реджинальд.
– Но нет, пока это интерес частного порядка. Я до сих пор стараюсь следить за новинками. Видите ли…

Говорить правду было нельзя, однако, требовалось как-то объяснить свой интерес к столь специфическому прибору. В конце концов Реджинальд решил сказать немного того, немного сего, чуть приврать, чуть приукрасить и самая толика правды напоследок.

– Кто-то использовал на территории склянку с зельем, оно улетучилось, вроде бы без видимых последствий. Студенческая шалость. Однако…

– Вы хотите быть уверены, что оно не принесет вреда, - понимающе кивнул Кьюкор.
– И что стандартные тесты?

– Показывают следы зелья на стенках, но не его состав, - развел руками Реджинальд.

– Высшее, стало быть… Не часто среди студентов попадаются шутники, способные сварить высшее зелье.

– Тем более хотелось бы найти автора и дать ему ремня и повышенную стипендию.

Кьюкор в ответ рассмеялся.

– Ну что ж, дело благородное. С удовольствием покажу товарищу по колледжу нашу новинку. Допивайте кофе и — за мной!

В лаборатории доктора Кьюкора царила почти пугающая чистота и удивительный порядок. Казалось, место каждой вещи подбиралось не иначе, как с линейкой и нивелиром. Реджинальд словно вернулся назад, в студенческие годы, в прославленные лаборатории и классы колледжа де Линси, чьим негласным девизом было: ordo anima rerum est. На столе в центре стояло причудливое соединение колб и трубок, накрытое магическим куполом, по которому пробегали голубоватые искры.