Во имя Абартона
Шрифт:
– Точно не Эскотт!
– Миро развел руками.
– Вот пара парней из Арии, это его, гм, работа. И тот сопливый мальчишка из де Линси, который пишет за всех в Абартоне работы. Обожает крепкий член, с Эски берет натурой.
Мэб поморщилась. Заметив это, Миро подмигнул.
– Такие дела, добрая леди. Еще что-то?
– На вопрос вы так и не ответили, Миро, - сухо напомнила Мэб.
– Нет, - юноша скривился.
– Я не знаю никого, кто спал бы с Лили Шоу. Но тут особенно нечем хвастать, верно? То ли она нервная целочка, то ли шлюшка. В любом случае, тот еще подвиг. Еще вопросы?
– Идите вон, - вздохнул Реджинальд.
Миро ухмыльнулся довольно, отвесил шутовской поклон и выскочил за дверь. Реджинальд коротко выругался и потер переносицу.
– Ты веришь ему?
– Мэб после кратких раздумий протянула руку, коснулась напряженной шеи мужчины и принялась разминать ее пальцами.
– М-м-м… Не знаю. Он — паренек неприятный, но кое в чем он, увы, прав. Мы заранее знаем виновных. Эскотта вычеркиваем?
Мэб поежилась.
– То, что он предпочитает мужчин вовсе не значит, что он не спит с женщинами, - первая часть фразы далась ей нелегко, и тон вышел какой-то ханжеский.
– К тому же, он мог фотографировать.
– Резонно, - согласился Реджинальд и крикнул: - Следующий.
* * *
Следующим был Эскотт, развязный, и как показалось, манерный юноша лет двадцати, в точности такой же самодовольный, как и Миро. Он напомнил о том, что отец его — Питер Уинрэй Эскотт — верховный судья, грозил расправой, всеми возможными казнями, начиная от увольнения и заканчивая выплатой колоссальной компенсации за клевету. К концу прочувствованного монолога Реджинальд не выдержал и поинтересовался, во сколько же оценивает свою честь сын верховного судьи. Эскотт-младший, задрав высоко остренький подбородок, придававший всему его миловидному лицу сходство с мордочкой какого-то юркого и не слишком приятного грызуна, сообщил, что речь идет по меньшей мере о сорока тысячах. Нет, пятидесяти.
– Я заплачу, - кивнул Реджинальд.
– Если надо, я и сто заплачу. Когда вы докажете факт оскорбления. После долгого и утомительного суда. А пока, ответы, пожалуйста.
Однако, разговор с Эскоттом ничего не дал, как и беседа с арктически-спокойным Маркусом Дильшенди, племянником кардинала Дильшенди, человека приближенного к королеве. С ним приходилось быть осторожным, потому что люди, попавшиеся на дороге у кардинала, очень легко расставались с работой, а послухам и с головой. Он был фигурой куда более опасной, чем судья Эскотт. Впрочем, своим родством Маркус Дильшенди не кичился, ни разу не упомянул дядю в разговоре и держался непринужденно, спокойно отвечая на вопросы.
Потом были Д“Или, Барклен, Самьюэльс, Де Гор, Буансе, близнецы Фенгоры, и еще полдюжины громких имен, самодовольных лиц, пухлых папок с личными делами. У всех было рыльце в пушку и возможность творить что угодно, прикрываясь именем своих родителей.
Когда за последним закрылась дверь, Реджинальд со стоном откинулся на спинку неудобного казенного кресла, растирая переносицу. Начала ныть, пока еще тупо, неотчетливо, голова. Хотелось, чтобы Мэб снова коснулась его шеи, разминая напряженные, почти сведенные судорогой мышцы. Чтобы запустила свои прохладные пальцы в волосы, ероша их. Хотелось больше всего вернуться в коттедж и провести этот заслуженный выходной день приятнейшим образом.
Мысль была заманчивая, но опасная, и Реджинальд поспешил от нее отмахнуться.
Увы, у леди Дерован были свои идеи на этот счет. Она поднялась, встала за спиной у Реджинальда и, положив руки ему на плечи, принялась массировать их с неожиданной силой и умением. Реджинальд с трудом подавил стон, закусив губу до боли.
– Все хорошо?
– спросила Мэб, склоняясь к нему, обдавая ароматом своих духов.
– Слишком, - вырвалось у Реджинальда.
В эту минуту дверь с шумом распахнулась.
– Мне звонили из «Окулуса»!
– выпалил пышущий гневом вон Грев и замер на пороге, разглядывая пару своих профессоров.
– Да…
Реджинальд отчего-то смутился, хотя не существовало никаких правил, запрещающих личные связи между профессорами Абартона. Само время, когда не поощрялись их браки и какие-либо сношения с родней, давно уже ушли в прошлое. Мэб чуть сильнее стиснула его плечи, а потом отстранилась и грациозно опустилась в кресло.
– Чаю, ректор?
С видом радушной хозяйки, точно не в университетском буфете сидит, а в светском салоне, Мэб наполнила три чашки и откинулась на спинку, держа свою со всем возможным изяществом.
– Вам звонили из «Окулуса», - подсказал Реджинальд, делая глоток жидкого и почти безвкусного столовского чая.
– Кхм… - ректор прокашлялся.
– Да, именно так. Они каким-то образом прознали о скандале и требуют подробностей. Намекают…
Вон Грев вдруг оттолкнул от себя чашку, расплескав чай по скатерти, вскочил и принялся метаться по комнате. Только уронив с грохотом одно из кресел, он наконец угомонился и сел.
– Этот крысеныш, Палотти, островная землеройка, осмелился мне намекнуть, что в этой истории виновен Маркус Дильшенди! Вы представляете, что произойдет, если в прессе начнут обвинять в изнасиловании племянника кардинала Дильшенди?! Если имя любовника королевы прозвучит в подобном контексте, нам конец!
Очень хотелось сказать: «вам конец, дорогой ректор. Мы ведь предупреждали вас о возможных последствиях. Мы еще накануне предлагали решить дело мирно и тихо». Вместо этого Реджинальд прикусил губу, ощущая во рту неприятный привкус крови, и потер ноющие виски.
– Это совершенно точно не Дильшенди, - сухо сказала Мэб.
– Он из тех немногих студентов, кто действительно много времени уделяет занятиям. И у него есть невеста, леди Диана Дароман.
– Наличие невесты еще ничего не значит, - заметил Реджинальд.