Во имя Абартона
Шрифт:
Вместо Мэб вспылил — если так можно сказать, учитывая холодность тона и безразличное выражение лица — Реджинальд.
– Скажите, ректор, а если бы мы пришли к вам и назвали имя… леди Нисс, к примеру, или леди Алимур, вы бы задали тот же вопрос? Или же вашим первым порывом было встревожено воскликнуть: «Что с ней случилось?!»?
Вон Грев посмотрел на Реджинальда потемневшими от гнева глазами, потом бросил короткий взгляд на Мэб и сдержался. Голос его, впрочем, держал тише обычного и при этом на полтона выше. Раздражаясь, ректор переходил на неприятный фальцет.
– Так что с ней случилось, профессор?
Повисла пауза. Видно было, что Реджинальду неприятно обсуждать подобное с вон Гревом. Тем более теперь, когда было фактически сделано одолжение.
– Ее соблазнил один из студентов Королевского Колледжа, - сказала Мэб.
– Соблазнил, запугал и фактически шантажировал.
– О Боже, но зачем?!
– Для забавы?
– сухо предположил Реджинальд.
– Девушка в отчаянье, она верит, что на нее наложено проклятье и поэтому отказывается назвать имя. А на балу были развешены эти фотографии. Мы едва успели их снять, прежде чем кто-то заметил.
Фотоснимки ректор разглядывал долго, внимательно, и несмотря на все больше мрачнеющее выражение его лица, хотелось вырвать карточки у него из рук. Нечто по-настоящему омерзительное было в том, что мужчина смотрит на обнаженное тело юной девушки. Это словно множило и усугубляло ее боль.
– О небо!
– ректор наконец отложил фотографии.
– Надеюсь, леди Паренкрест этого не видела. Очень бы мне не хотелось отчислять подопечную королевы.
– Отчислять?
– напряженным тоном спросил Реджинальд.
– А что вы хотите, Эншо?!
– ректор ткнул пальцами в фотоснимок, ногтем попав по четко пропечатанному соску Лили. Мэб содрогнулась от неприятного чувства.
– Если это просочится в газеты, какая у нас будет репутация?! Мы ратовали за всеобщее образование, мы приняли в стены Абартона простой люд, приняли женщин! А они соблазняют наших одаренных студентов и устраивают из Университета какой-то бордель!
Реджинальд промолчал. Он сидел такой неподвижный, точно скала, такой спокойный, что Мэб невольно пригнулась, ожидая бурю, но та не последовала. Реджинальд просто сидел и смотрел на ректора, и лишь поглаживал край стола кончиками пальцев.
– Я понимаю, леди Дерован, вам неприятно это слушать, - ректор повернулся к Мэб.
– Я так понимаю, об этой истории знаете только вы с профессором Эншо, и дело еще можно замять?
Мэб услышала оглушительный грохот упавшего стула, тяжелого, старинного, чью тисненую кожаную обивку держали медные гвозди с крупными шляпками, и запоздало поняла — это она подскочила. Руки уперлись в столешницу, отчасти не давая упасть, отчасти — вцепиться в вон Грева, вырвать ему горло и выцарапать глаза.
– Эскотт, Барклен и Д“Или, - тихо сказала она, вжимая ладони в полированное дерево.
– Это один из троих. Проверьте их, допросите, узнайте правду. Или я это сделаю.
Покидая комнату для совещаний, Мэб от души хлопнула дверью, и это было единственным проявлением душащего ее гнева.
* * *
Реджинальд нагнал Мэб уже на лужайке. Она стояла, босая, в траве, а искры у ее ног выжигали причудливый узор. Мэб стояла к нему спиной, лица не было видно, но спина оказалась на редкость красноречиво напряжена, судорогой сведены плечи. Женщина содрогалась от едва сдерживаемого гнева, и следовало отдать должное ее самообладанию. Огонь, который сейчас уничтожал траву, вполне мог бы испепелить ректора.
Не дав себе времени на раздумья, Реджинальд подошел, сжал плечи Мэб и большим пальцем осторожно погладил шею. Женщина немного расслабилась, а потом вдруг откинулась назад, прижимаясь к нему. Искры на кончиках ее пальцев погасли, так и не закончив узор, в котором можно было угадать вензель Дерованов.
– Вон Грев всегда был настолько… мерзок?
– спросила Мэб тихо.
Реджинальд щекой прижался к ее волосам, хранящим полынный запах шампуня и слабые нотки духов.
– Всегда.
– Я подумала, он выглядит разочарованным, что мы перестали спорить без причины, - Мэб издала странный смешок.
– Приятно его разочаровывать.
Рука, которую нелегко оказалось контролировать, соскользнула с плеча на талию, прижимая Мэб крепче, так что Реджинальд ощутил все ее тело. Пальцы, холодные, как это всегда бывает после сброса разрушительной магии, коснулись его запястья, погладили нежно, обещая что-то несбыточное. Реджинальд позволил себе мгновение глупой слабости: прижался губами к теплому виску, ощущая, как бьется под кожей жилка, быстро, нервно, и отстранился. Попытался отстраниться, потому что Мэб обеими руками вцепилась в его запястье, прижимая к своему животу.
– Постойте так минуту. Иначе я вернусь и… - она не договорила.
Реджинальд послушался. Стоял покорно, прижимая женщину к себе, и пытался думать о вещах отвлеченных. Об экзаменах, к примеру. Но как назло, на все экзамены они были поставлены в пару, и потому ближайшие десять дней грозили превратиться в пытку. Дни рядом с Мэб Дерован, которая, признаться, как экзаменатор пугающе великолепна. Ночи рядом с Мэб Дерован, стонущей, изгибающейся, бормочущей «еще! Сильнее!», раскрепощенной, страстной, желанной. Обладание на одну тысячную долю, ровно насколько позволяют чары.
И проклятая иллюзия, что сейчас объятия что-то значат. Но это не так. Просто у Мэб Дерован, как и у самого Реджинальда, нет близких друзей, которые подошли бы, взяли за руку, успокоили гнев, утешили обиду.
Мэб развернулась в его руках, застыла, глядя снизу вверх. Пальцами, никак не желающими отогреться, коснулась щеки, и Реджинальд вздрогнул. От холода, но больше от самого этого прикосновения. Ее влажно поблескивающие в сумраке губы давно уже были его наваждением. Он все мог от нее получить, удовлетворить страсть любым желанным способом. Чары бы не позволили Мэб сопротивляться, больше того — она сама захотела бы все, что он только потребует. Все, кроме поцелуев. Это — слишком личное.