Во имя Абартона
Шрифт:
Мэб посмотрела на три мерцающие точки, замершие наконец, поскольку действие чар закончилось. Попыталась представить себе трех студентов. Она даже помнила их плохо: ни один из трех не показывался на лекциях больше двух-трех раз, и при этом не обладал запоминающейся харизмой Миро. Были они… никакие. Бледные копии своего великолепного предводителя. Невольно Мэб позавидовала Реджинальду с его цепкой памятью. Как ухитрялся мужчина помнить всех студентов по именам, держать в памяти также и различные вроде бы незначительные детали, было для нее загадкой.
– Нам придется рассказать ректору хотя бы часть правды, - вздохнул Реджинальд.
– Если мы сами начнем проверять студентов, проблем не оберемся, а это нам сейчас меньше всего нужно.
– Но — что именно рассказать?
– нахмурилась Мэб.
– Допустим, мы обязаны обратить внимание на визиты Джермина, хотя, полагаю, ректору уже донесли сплетни. Но — Лили?
Реджинальд потер по своей привычке переносицу.
– Я тоже не хочу причинять ей боль, Мэб. Но, полагаю, ректор не станет болтать. Сегодня вечером после совещания поговорим с ним наедине.
Мэб кивнула, испытывая при этом странное ощущение, что добром все это не кончится. Пришлось себе напоминать, что ее дар — удача, сверхъестественное везение, благоприятное стечение обстоятельств и положительный исход всех дел, а не прорицание. Оно в принципе существует только в сказках, а кликушество до добра не доводит. Так можно и на самопроклятие нарваться.
– Я еще перекинусь парой слов с профессором Оуэн, - продолжил Реджинальд задумчиво.
– Разузнаю у нее, насколько Барклен хорош и хватит ли у него сил и знаний проклясть Лили.
Укол ревности, как с удивлением отметила Мэб, стал для нее уже привычен.
Глава тридцать вторая, в которой ректор не придает особого значения новостям
Последнее предэкзаменационное совещание отчего-то вытаскивало из людей все самое худшее. Кураторы ругались с руководителями кафедр, бурно обсуждалось и критиковалось расписание и состав комиссий, всем требовался выходной, и непременно в один и тот же день. В прошлые сессии Мэб и Реджинальд также вносили свою лепту, и не без удовольствия. Им было что делить. Сейчас же эти склоки казались глупыми, даже жалкими. Им двоим был дарован редкий шанс взглянуть на себя со стороны, и от весьма неприглядной картины уши горели.
Желая побыстрее разделаться с надуманными проблемами и переговорить с ректором наедине, они согласились со всем, что не предлагали, и тем заслужили удивленные взгляды. Казалось вот-вот, будет задан вопрос: «Все ли с вами в порядке, профессор?», однако у Мэб такого никто не спрашивал. Коллеги-аристократы считали подобные вопросы недопустимыми, простолюдины же боялись навлечь на себя гнев. Вот Реджинальд ни у кого не вызывал трепета, и потому доктор Синсли, настоятель собора и по совместительству чтец лекций по церковной архитектуре для вольнослушателей, удивленно спросил:
– Вы хорошо себя чувствуете, профессор Эншо?
– Вполне, - сухо отозвался Реджинальд, бросив взгляд на часы. Там, невидимые посторонним, бегали по циферблату искры.
– Ректор, можем мы поговорить наедине? Вопрос очень важный.
Вон Грев изучил повестку дня, поставил несколько галочек в списке и отпустил всех. Вышли профессора из зала для собраний одинаково недовольные, как это бывало обычно. Мэб осталась сидеть, чем заслужила удивленный взгляд ректора. Потом вон Грев вдруг улыбнулся понимающе и как-то неприятно.
– Ох, Реджи, Реджи, опять вы с леди Мэб за старое?
– Ректор?
– в одно слово Реджинальд вложил разом все удивление и недовольство. Мэб предпочла промолчать до поры.
– Леди, - вон Грев кивнул сперва Мэб, потом и Реджинальду, - профессор, я понимаю, что вы, очевидно, в очередной раз поругались и недовольны тем, что я поставил вас в одну и ту же комиссию. И вы опять будете требовать, чтобы я нашел вам других компаньонов. Я все понимаю. Однако, может это подождать до окончания учебного года?
– Нет, - отрезал Реджинальд.
Ректор мученически застонал.
– Нет, ректор, - подхватила Мэб.
– Мы пришли сюда вовсе не ради этого.
– Не ради… - вон Грев заметно опешил, как-то даже сдулся. Мэб не первый раз уже приходило на ум, что он напоминает собой шарик, и будет довольно-таки жалок, если выпустить воздух.
– А зачем?
Мэб и Реджинальд переглянулись, пришли беззвучно к согласию и заговорили, спокойно, уверенно, не перебивая, а лишь дополняя друг друга. Еще дома они решили, что в первую очередь расскажут о подозрительных визитах Джермина и его связи с Верне. Ректор слушал, кивал, хмыкал и черкал что-то на листах бумаги с эмблемой университета. Отчего-то именно эта его манера сегодня раздражала Мэб неимоверно.
Покончив со странными неурочными визитами Джермина, Мэб с большой неохотой рассказала об отраве и возможно сорванном ритуале, и тут заработала снисходительную улыбку.
– Дорогая леди Мэб, не переживайте так сильно! Этот ритуал — фикция, красивая легенда, не больше. Едва ли мы, современные люди, здравомыслящие, должны воспринимать ее буквально. Вы же в самом деле не верите в… в Майского короля?
– Отчего же?
– хмыкнул Реджинальд.
– Корону у нас три года подряд получает юный Миро, и все ему как с гуся вода.
– Ритуалы и чары тут не при чем, - поморщился вон Грев.
– У Миро слишком влиятельный отец, ссора с ним нам на пользу не пойдет. В общем, леди Дерован, не беспокойтесь, ничего непоправимого не произошло.
– Допустим, - кивнула Мэб.
– В таком случае, ректор, перейдем к реальным проблемам. Мисс Лили Шоу.
– Кто это?
– Девушка из Колледжа Королевы Шарлотты, несовершеннолетняя девушка.
– Ясно, - кивнул вон Грев.
– И что она натворила?
Мэб царапнула ногтями полированную столешницу. Гнев зародился где-то глубоко внутри, и пока она успешно сдерживала это рокочущее чудовище. Главное — не накручивать себя. Не задавать вопрос, отчего же, услышав о девушке-стипендиатке, ректор первым делом спросил «что она натворила», а не «что с ней случилось».