Во власти огненного наследства

Углев Роман

Сотник слегка хихикнул, а Эмиль, осуждающе покачал головой:

– Эх, слышал бы вас сейчас царь.

Офицер махнул рукой.

– Да хранят меня боги, друг. Я надеюсь, что он подобное от меня никогда не услышит, если, конечно, ты меня не подставишь.

– Что вы, Дарий! Никогда! Несмотря на то, что вы мой хозяин, я вас всегда считал своим другом, и просто не посмею вас подвести.

– Думаю, дружище, что и я тебя тоже, – ответил хозяин, взяв Эмиля за руку и с пониманием качая головой.

Глава 3

Оказавшись на борту Касатки, Атаман Кратис

вбежал в свою каюту и радостно смеясь, потер руки:

– Что ж, охота удалась, как ты думаешь, дорогая? Наши все на месте. Все живы. Есть несколько ранений, но не смертельных. Думаю, что Велея на этот раз ошиблась. Хотя, насчет большой добычи она оказалась права…

Он осекся, натолкнувшись на осуждающий взгляд супруги и понял, что проговорился.

– Ты опять был у этой старой карги? Я же просила тебя, не ходить к ней, – упрекнула его жена.

– Ну, Армиль. Я всего лишь…

– Кратис!

О, этот ее взгляд! А этот тон! Пожалуй, даже самому себе атаман не смел бы признаться, что побаивался Армиль. Что-то магическое было в ней. Он сам не понимал, как это может быть, что он, главарь целого острова пиратов, гроза морей, легендарный капитан Анаконда, робеет перед женщиной, пусть красивой, но женщиной?

Кратис виновато опустил голову, и шагнул в сторону, когда в открытую дверь каюты внезапно со свистом влетела стрела, и пригвоздила руку Армиль к спинке кровати.

Она пронзительно закричала.

Не веря своим глазам, он бросился к ней.

Позже он вспоминал как дурной сон, как он подбежал к любимой, как он сломал стрелу, чтобы высвободить ее руку, как в каюту вбежали другие пираты, услышавшие крик. Как почти сразу Армиль схватилась простреленной рукой за низ живота и, застонав от боли, медленно осела на пол так, будто силы внезапно покинули ее.

Как ее служанка, увидев происходящее, тут же попросила всех, кроме Кратиса, выйти за дверь, и сообщила ему, что у его жены начались преждевременные роды. Как потом он несколько часов ожидал рядом с каютой, переживая всякий раз, когда слышал крики жены и причитание ее служанки рядом. И как потом, когда жена стихла, а детский плач так и не раздался, и вышедшая служанка, низко опустив голову, с трепетом сообщила ему, что, хотя Армиль сама в порядке, его новорожденный сын умер при родах.

Проклятая смерть забрала чистую как у ангела душу ребенка.

Велея оказалась права.

Капитан Анаконда попытался поговорить с женой, чтобы как-то ее утешить, но супруга была настолько подавленной и безучастной к его словам, что он оставил эти попытки и поднялся на палубу.

«Но, как!? Ведь эта ведьма сказала, что она видела мою жену с грудным младенцем на руках? Получается, что она мне соврала?» – думал он, в отчаянии обхватив голову руками.

Перед ним был бесконечный морской простор. Солнце уже потеряло свою полуденную силу и висело низко над горизонтом, отбрасывая на поверхность моря оранжевые отблески. Попутный ветер гудел в парусах, и Касатка неслась по волнам, как стрела, оставляя за собой белый пенистый след. Трюмы были полны награбленным, кричали чайки, никто из пиратов не погиб, лишь несколько были ранены, но ничего из этого не радовало Кратиса.

К нему кто-то подошел и сообщил, сколько они взяли

добычи. Затем еще кто-то что-то говорил ему о том, что ребенка подготовили к погребению, и еще что-то насчет плота. Все было как в тумане. Капитан что-то отвечал… или не отвечал. Он не помнил, как они остановились, как опустили на воду плот с тельцем его сына, как пускали потом огненные стрелы, чтобы поджечь плот. Сейчас, опираясь на высокие борта судна, Анаконда стоял, устремив взор куда-то туда за горизонт, где еще недавно можно было увидеть красный диск светила, погружающегося в пучину вод, а на его фоне поднимающийся в небо от плота столб дыма. Он чувствовал себя крайне разбитым и усталым, а в его голове не было ни одной более-менее сосредоточенной мысли.

Когда почти стемнело, его супруга, все еще держась за живот и опираясь на руку служанки, вышла к нему и встала рядом, дав знак своей помощнице, что она хочет остаться с мужем наедине.

Как только служанка ушла, Армиль глубоко вздохнула и тихо сказала:

– Я хочу отомстить.

– Что?! – удивился Кратис, – отомстить? Кому?

– Царю, – ответила жена все так же тихо, но с твердой решимостью.

– Царю? Но… ведь, это безумие. Нам никогда не справиться с его войском.

– А зачем нам его войско?

В голосе Армиль зазвучали незнакомые и какие-то жутковатые нотки.

– Что-что? Ты о чем?

– О том, что мы же не собираемся нападать на него и сражаться со всеми его воинами в открытом бою?

Армиль жестоко прищурила глаза.

– А, что тогда? У тебя есть какой-то особенный план?

Анаконда внимательно посмотрел на жену. От ее подавленности не осталось и следа.

– Он сейчас должен быть в зимнем дворце. Это совсем близко к морю. Там охраны гораздо меньше, и тем более, если мы нападем ночью. А если еще и устроить переполох в соседней деревне…?! Пожар, например. Отвлечем внимание, а потом незаметно подкрадемся к страже. Если они не успеют зажечь сигнальные огни, мы сможем подойти к дворцу так, что нас даже никто не увидит.

Немного подумав, Кратис спросил:

– Ты хочешь, чтобы мы так рисковали?

– Я хочу отомстить! – Возвысила голос Армиль. – Отомстить за сына! Ты слышишь меня?

В ее словах зазвучала такая ненависть, что у атамана мороз прошел по коже. Не отводя от нее глаз, он кивнул.

– Да-да, я слышу.

– Если поплывем сейчас, завтра к вечеру будем возле северного мыса.

– Плыть днем? Нас могут заметить.

– У нас же есть для этой цели белые паруса. Днем поставим их и будем держаться от всех подальше.

– А патрульные суда?

– От них мы легко уйдем. Издалека никто не поймет, что это мы. А потом, если нужно, опять сменим на свои. Под покровом ночи нас никто и не увидит. – Армиль схватила его за руку, крепко сжала его пальцы и процедила сквозь зубы. – Ну, же! Решайся!

«…у вас будут два нападения, и две добычи», – пришли ему на память слова Велеи.

– Ладно, решено, – кивнул атаман, и позвав боцмана, отдал распоряжение на разворот судна.

***

Ночь была на удивление тихой. Лишь изредка какая-нибудь ночная птица нарушала тишину своим криком, или его сын Азарий в соседней комнате своим плачем.