Водитель трамвая

Бушуев Сергей

Как-то раз грустным и плаксивым не то осенним, не то весенним вечером, а точнее — ночью, водитель-поклонник тяжёлого рока Бастрыкин гнал учебный вагон под номером 3512 в депо по «ленинградке». Спешил на первый «маршрут». Вы не забыли время их — маршрутов — отправления? Это важно! Для понимания ситуации. Спешу напомнить. Первый маршрут отъезжает от депо в 0.40. Второй в 1.40. Ночью ведь проверяющих на линии нет. Начальники спят, закинувшись на сон грядущий дежурным стопариком. И у водителей наступает иллюзорная свобода. Можно слегка расслабиться. И в том числе загнать вагон в депо пораньше. Приёмщикам всё равно до лампочки, когда приезжают. И если вы, к примеру, должны официально загонять вагон в депо в 0.50 то, что вам стоит сделать пятнадцать минут нагона? И приехать домой на час раньше. Но это если в 0.50. А если в 1.15? Тогда рвать надо уже изо всех сил. Ведь ещё надо успеть сдать талоны и выручку, отдать сумку с расписанием. Как минимум. Вот Сашка и разогнался. А разогнавшись, не углядел колонну с милицейской машиной во главе, пересекавшую пути. Точнее, тогда колонна ещё не пересекала трамвайные пути, а только приближалась. Всё как положено: у впереди идущей милицейской машины

были проблесковые маячки, у грузовиков тоже. Они ведь не знали, что слева к ним на предельной для трамвая скорости несётся безумец-металлист с чёрными зубами. О том, что скорость слишком велика Сашка сообразил в последний момент. Когда колонна уже выехала на пути. Он конечно же нажал на педаль тормоза, но… увы. Произошло столкновение. Страшное. С грузовиком. Самое забавное: данный грузовик перевозил самолёт. Не «Боинг» безусловно. А как я понял маленький спортивный самолётик. Впрочем, я могу ошибаться. Не суть важно. Вот аккурат в этот самолётик и угодил Бастрыкин на своём 3512.

— Крылья у него отвалились сразу же, — делился он со мной впоследствии пережитым опытом, периодически прерывая рассказ лающим, и весьма своеобразным смехом, который впрочем, удивительно к нему подходил, — кабину разнесло вдребезги, железная перекладина на пульте подошла мне почти вплотную к горлу, ещё чуть-чуть и башку бы оторвало. А путевой лист я вообще не нашёл.

Я только дивился его рассказу.

— Я ещё вышел, — продолжал Сашка с улыбкой шимпанзе — оттопыривая верхнюю губу, — посмотрел на вагон. Кабины вообще не было. И главное — как вылез я оттуда — не помню, а вот как обратно подстраиваться совершенно не понятно. Вообще как туда влезть? Кресло где-то наверху… на крыше… стекла нет… Я ещё им говорю, ну чего мужики, может, разойдёмся, договоримся?

— А они чего?

— Они ржут. Говорят мол, ты совсем дурак что ли? У тебя даже кабины нет. Какое — разойдёмся? Потом оказали мне первую помощь. Я ведь в крови был. Хотя отделался ссадинами…

Позже в депо подсчитали ущерб от ночной гонки. Подсчитали — прослезились. Ведь виноват стопроцентно вышел Бастрыкин. А кто же ещё? Следовательно, и ущерб пришлось покрывать депо. Разумеется, Сашку вызывали в отдел БД (безопасность движения, если кто запамятовал), клепали мозги всяческими богопротивными словесами, стараясь вызвать у него угрызения совести. Взывали к его чувству самосохранения и ответственности (которого я за ним ни разу не замечал), и, в конце концов, дабы он окончательно пришёл в себя наложили на него дань в размере сорока тысяч рублей. Сорок тысяч рублей в ту пору было очень много. Вся моя зарплата с авансами и премиями составляла шесть тысяч с небольшим. А тут сорок. Конечно, с него договорились взимать постепенно, так сказать в рассрочку. С каждой зарплаты по чуть-чуть, но долгие месяцы. Иначе через какое-то время Сашка испортил бы безупречный — как казалось чиновникам — имидж водителя городского транспорта Москвы своей блокадной худобой и сношенной одеждой. Впрочем, он не унывал. Чему лично я был свидетелем неоднократно. В частности имела место следующая сцена: поздняя ночь — около часа, я, загнав вагон в депо и завершив все делишки, спускаюсь вниз. Выхожу на улицу. На дворе лето. Там возле проходной стоит группа также вернувшихся водителей и среди них — Бастрыкин. Все в хорошем настроении, оживлённо обсуждают рыбалку и всё с ней связанное. Громче всех восклицает гонщик-металлист:

— Говорят надо ехать в Тверскую губернию… говорят туда! Нет… я серьёзно… в Тверскую губернию…

И так продолжается довольно длительное время. Спор, где водится рыба покрупнее не умолкает до тех пор, пока не приезжают «маршруты» и все не расходятся по ним.

Бастрыкин удивлял меня ещё вот чем: он являлся чуть ли не единственным (за исключением конечно Шлакова — тот прямо бил себя в грудь) водителем утверждающим, дескать, трамвай ему нравится! И работать на нём о — о — о — чень нравится. Прямо очень — очень! И насколько я понимаю — говорил об этом всерьёз. То ли он принимал какие-то запрещённые препараты для улучшения работы кровеносных сосудов головного мозга и не рассчитал с количеством, то ли надеялся на амнистию — пёс его знает. Но это — факт. Он так говорил. При этом когда я у него спрашивал, мол, чего это ты после шести лет на трамвае до сих пор водитель третьего класса и отчего не повысишь мастерство (хотя куда уж выше если он даже самолёты научился сбивать?) и не получишь второй класс, Сашка так ехидно улыбался и отвечал:

— А ты знаешь, сколько на меня докладных ежемесячно пишут?

— Столько же сколько на меня? — уточнил я.

— Во всяком случае, не меньше. Начальство меня и близко не подпускает ко второму классу.

Вот так. Теперь понимаете? За второй класс платят уже по-другому. Не шибко, разумеется, но для сорокалетнего мужика, каким был Бастрыкин, всё же хоть какое-то улучшение. Да и престиж, как ни странно в любом (даже самом паскудном — а вождение трамвая я причисляю к последнему) деле всё — таки имеет значение. Люди мечтают о деньгах. О хороших деньгах. Если же они убеждаются со вздохом разочарования в том, что денег хороших не будет, причём ни на одной из доступных им работ — тогда они мечтают о бляхах. О любых. Дабы как-то выделиться, отличаться от окружающих — точно таких же, как они. Вот у водителей трамвая бляхой являлся класс. Нет, не класс вождения, а какой класс присвоен. Поработал годика два-три, ступай к начальству. Если ты вёл себя всё это время как личинка на ботве, не пререкался, не задавал неудобных для начальства вопросов, мило улыбался, когда тебя смешивали с говном — стало быть, проверку прошёл. Ты — хороший водитель. Имеешь право повышать класс. Тебе дают бумаги, и ты шлёпаешь снова в комбинат. Слушать хрень и тем самым повышать свой профессиональный уровень. При этом даже не важно: совершал ты аварии или не совершал. И вообще как перевозил жителей Москвы. Как пел в уже далёкое время Клинских Юрий Николаевич: «Главное лишь вовремя подлизывать попец!» Дабы не быть впустую громогласным приведу соответствующий пример. Водитель Лемако. Это фамилия такой. Женщина лет тридцати-тридцати пяти. Пришла позже меня. Я

прекрасно помню, как её стажировали. Как только она появилась — тут же принялась вылизывать всем урководителям их седалищные плавуны. Вы думаете, это выглядело как видео в разделе «фетиш» на Порнолабе? Ошибаетесь! Значительно хуже и противнее. Лемако не стеснялась никого и ничего. Стелилась ковриком, выгибалась половником. Сюсюкала, подхихикивала, заглядывала в рот любому кто хоть немного стоит выше неё и как результат: за несколько лет стала мало того что водителем первого класса так ещё и наставником! То есть сама начала учить ездить других людей. «Феерично!» — как говаривала расцелованная возмущённым женихом тёща из комедии «Не может быть!». При этом вы думаете, она водила пыхтящий саквояж лучше других? Как бы ни так! В первый же год своей самостоятельной работы она побывала в паре аварий — весьма сомнительных с точки зрения того кто в них виноват. На мой взгляд, не водители автомобилей точно. Я прекрасно помню следующую её аварию: мы выезжаем из депо почти одновременно. Лемако едет первая, мой вагон следует за ней. Дело происходит уже в новом депо — в Строгино. Или как принято говорить теперь — после последней на данный момент реформы русского языка проведённой спьяну седовласыми блюстителями словесности — в Строгине. Так вот, едва я выехал за ворота как понял: впереди произошла авария. Лемако забодала выезжающего с прилегающей территории автомобилиста. Чаще всего такое случается, когда водители не понимают друг друга. Ну, например, едешь себе медленно, и водитель машины решает проскочить. Ты же думаешь, что он тебя пропускает оттого и не трогается, и сам нажимаешь на педальку. Вот и происходит роковая встреча. Впрочем, всё это я знаю лишь по разговорам окружавших меня в ту пору водителей. Сам я в подобные аварии не попадал. В общем, к тому моменту, когда я вышел из кабины разузнать что почём, Лемако уже выясняла отношения с водителем на повышенных тонах. И судя по тому, что он кричал, мне стало понятно, чем он не доволен: очкастый худосочный мужик утверждал, будто Лемако его спровоцировала. Махнула рукой, мол, выезжай, я тебя пропускаю, а сама угостила его в бочину. Словом, долго вам весь этот цирк описывать не стану. Сообщу только: под занавес мужик назвал Лемако «тупорылой белобрысой блядью» с чем лично я целиком и полностью согласен. Ничего не могу сказать насчёт её личной жизни так как никогда не интересовался, но с точки зрения того как она стелилась перед начальством — это чистое блядство. На мой взгляд. И впоследствии она же стала стажировать народ! Вот так у нас и делаются карьеры.

Ничего подобного от Бастрыкина увидеть нельзя было. Всё — таки он был не в сравнение порядочней. И дабы окончательно не настроить против себя руководство заявлял, будто трамвай водить ему нравится. У большинства водителей надо сказать весьма скептическое отношение к таким людям. Я помню, появился у нас в депо некий водитель. Толстоватый, румяный, болтливый. Молодой! Пришёл, кажется из другого депо. Вот он очень любил трамваи и всё с ними связанное. На полном серьёзе. Даже после отработанной смены (смены!!!) шёл в депо смотреть новые вагоны. Когда они поступали. Притом, когда другие водители говорили ему мол, ты что дурак? — пойдём лучше пивка попьём, он резонно возражал:

— Не — е — е — т! Я должен новый вагон осмотреть. Это так интересно!

Наверно вы не будете удивлены, узнав, какое прозвище получил сразу данный персонаж? Догадались? Правильно — Покимон. По-другому за глаза его никто и не называл. И все знали о ком речь. Да и как могло быть по-другому? Неужели он думал, что новый вагон от него куда-нибудь уедет? Да если его загнали в депо, то все на нём накатаются ещё до тошноты. Или он чем-то уж так отличается от других трамваев? Что в него турбо — двигатель поставили? Пантограф позолотили? В кабине репродукции Шишкина развесили? Или кресло — массажёр установили? Идиотизм говоря проще.

Но вернёмся пока к Бастрыкину.

— Лыжню! — орал он в три часа пятьдесят минут утра глядя на очередь, скопившуюся в депо у окошка диспетчера.

Вы не забыли, что к этому времени съезжаются все первые «маршруты» привозя табун полусонных водителей? Время у всех разное — у кого в четыре ноль семь, у кого в четыре пятьдесят две, но приезжать приходится один хрен к трём пятидесяти. Второй маршрут приезжал в пять двадцать. И большей части водителей приходилось куковать в депо ещё час, дожидаясь времени своего «выхода». Все они старались сразу же взять «путёвку» с сумками и либо разойтись по вагонам, либо сидеть в курилке с другими водителями, обсуждая несправедливость докладных и ужасы проживания на одну зарплату. Тем же водителям, чья явка значилась в «три пятьдесят» приходилось нелегко. Ведь они должны уже в четыре ноль пять выпорхнуть из депо. А тут очередь — и не маленькая подчас — в каждое окошко!

— Лыжню! — орал уже изо всех сил Бастрыкин пытаясь пробиться к заветному окошку.

— Сейчас я тебе дам лыжню! — отзывалась уныло очередь из качающихся и клацающих зубами зомби. Причём в ответах превалировали женские голоса.

Пробиться было невозможно.

Наконец очередь редела, и выполнивший весь утренний ритуал уже опаздывающий водитель нёсся как ненормальный на «ходынку» и бегло осмотрев вагон, поднимал пантограф и уносился прочь. Без сожалений.

Я частенько беседовал с Бастрыкиным о наших трамвайных нравах. И не скрывал своего негативного отношения к делу. На что он неизменно отвечал:

— Да а чего? Нормально вроде…

Ещё я помню примечательную историю, приключившуюся с ним. Я работал на тридцатом маршруте. Было лето. В году примерно две тысячи первом, если мне не изменяет память. Сашку в тот день бросили к нам — на Таллинскую. Он был дежурным, и его отправили на десятый маршрут. Скукотища я вам скажу этот маршрут. Крутишься между Щукинской и конечной станцией Таллинская и всё. Кругов пятнадцать. Потом едешь в депо. «Детская железная дорога» — так я помню, дразнили нас водители с других маршрутов. Дескать, что тут ездить? Отдыхай всю смену и порядок. Мол, не то, что у нас на двадцать третьем или шестом! Сравнения тут конечно нет. Безусловно. Трассы других маршрутов сложней. И светофоров побольше, и путь длиннее, и с машинами надо управляться. Но и на десятке зевать было некогда. Чему лучший пример происшествие с Бастрыкиным.